Красная луна
Шрифт:
Свист пуль над ухом. Резкий, противный свист. Будто хлещут бичом скотину. Так там, в горах, когда он попал в логово к боевикам, хлестали бичами тощих коров чеченские пастухи. Чек упал животом на снег. Замер. Прижался лицом, голой щекой, бритым виском к грязным комьям снега, сметенным дворниками на обочину. Ждал. Пули больше не свистели над головой.
Над ним, будто бы в небе, в облаках, раздались скрипучие — по снегу — шаги. Хруп-хруп. Елагин подошел к нему близко. Совсем близко. Чек слышал над собой его хриплое дыхание.
Потом — ощутил прикосновение ледяной стали к голому затылку.
Вставай. — Ледяной
Он пошел к машине. Его скинхедовские тупорылые башмаки, «гриндерсы», тупо, жестко впечатывались в снег: ать-два, ать-два.
Чек пялился на загадочные ключи в руках Елагина. Прислонить к замку — и замок откроется. Чудеса техники. Из глубины многокомнатной элитной квартиры доносились шаги, голоса. Ефим прислушался. У матери гости. Ее вечные стариковские нафталинные party. Чем бы старушка ни тешилась, лишь бы не плакала. Далеко за полночь, а народ у маман все сидит, щебечет. Наверное, играют в преферанс. Или в кинга. Или просто так сплетничают. Лижут мороженое с коньяком, пьют холодные соки. Перемывают косточки московским олигархам, кинозвездам и дамам полусвета, которые для них — Маши, Аллочки, Роберты, Бори, Феди. Едят торт. Мать любит и умеет печь. Никакая кухарка, никакая повариха не сравнится с ней в искусстве печь сладкий песочный торт с самодельным кремом. Иногда, после вкушения ее кулинарных чудес, гости слушали ее пение, она садилась к роялю, аккомпанировала сама себе, пела романсы и арии, и ее легкая, нежная колоратура летала по гостиной, как бабочка капустница. Вообще его матушка — супер. Жаль времени. Время выедает человека изнутри, как жук-точильщик — матицу в доме. Остается только оболочка.
Ефим обернулся к Чеку. Чек бесстрашно встретил его взгляд. То, что имелось у него впереди вместо лица, выразило абсолютную решимость. «Мне по хрену, что ты сделаешь со мной», - нахально кинули Ефиму яркие светлые глаза из-под изрезанных шрамами надбровных толстых, как у обезьяны, дуг.
Башмаки можешь не снимать. Вы ими забиваете людей насмерть, так?
Таких, как ты. — Светлые зенки разрезали Ефима пополам. — Таких, как ты, запростяк забиваем.
Но я же не негр. И не кавказец. И не…
Ты богатый. Мы против богатых. Вы съели нашу землю. И все никак не можете нажраться. А мы все глядим вам в рот. Нужна новая революция.
Проходи, убивец. — Елагин презрительно кивнул в сторону ярко освещенной гостиной. — Миша, — оглянулся он на бодигарда, — уже поздно, ночь, горничная давно спит, будь добр, похлопочи, налей нам чаю.
Только чаю? — осклабился бодигард. — А чего покрепче?
Валяй и покрепче. Веселенькая ночка нынче выдалась. Я сам не ожидал. Все только языками мололи про это, да ни капли не верили, что все может случиться на самом деле. Скажи, ты, урод, все это действительно организовано?
А ты как думал?
Чек, не дожидаясь приглашения, нагло уселся на роскошный, обитый тонкой телячьей кожей диван, играл носком башмака, расстреливал Ефима глазами. Его лягушечий рот растянулся до ушей. Ему здесь нравилось. Что-то непохоже было, чтобы радушный хозяин собирался его пытать и истязать.
Я так и думал.
Вошел бодигард, катя перед собой столик с выпивкой,
Я могу идти, шеф?
Можешь, Михаил. Спасибо. Отдыхай. Выключи верхний свет. Горячая ночка, однако.
Наружный досмотр не снимать? На сигнал ставить?
Я сам поставлю. Ступай.
Они остались в гостиной одни. В мягком приглушенном свете торшера — пышная, как лилия в алмазах росы, люстра под потолком уже не горела — Чек напряженно всматривался в лицо богача, сидящего перед ним. Много денег! Каково это — иметь много денег? Почему одни имеют их чересчур много, а другие сосут лапу от голода, как медведи в берлоге? Нет, он точно бить его не будет. И к потолку на крючьях подвешивать — тоже. И ток не будет через него пропускать. Что же он будет делать с ним? Зачем он ему понадобился, если не для мелкой паршивой мести?
Ты хочешь… — Ефим разлил коньяк в два широких приземистых бокала. Взял в руку бокал, поднес к носу, понюхал. — Ух, клопомор. Ты хочешь иметь много денег, урод?
Чек подтянулся к столику, тоже взял в руки бокал.
Меня зовут Чек.
Собачья кличка. Все равно. Ты хочешь иметь много денег, Чек?
Ишь как он об этом, о главном для него. Будто его, Чека, мысли прочитал.
Может, сначала вмажем, Елагин?
Вмажем.
И они вмазали.
Коньяк был отличный, пошел как по маслу. Чек, в полумраке гостиной, таращился на этикетку. По-иностранному написано, черт его разберет. То ли «Теннесси», то ли «Хеннесси». Нет, не надо верить этому хлыщу. Он его накормит-напоит, да и пристрелит спокойненько в этой гостиной, похожей на зал театра, на этом телячьем диванчике.
А теперь я тебе отвечу, Елагин, — сказал Чек, не закусывая, промакивая рот рукавом черной рубахи. — Да, я хочу иметь много денег! Так много, чтобы…
Чтобы наесться от пуза? Чтобы нажраться коньяком под завязку? Чтобы скупить во всех оружейных лавках все новомодные пушки?
А ты гад, Елагин, — с радостным изумлением сказал Чек, и его страшную стянутую маску повело вбок, перекосило — он улыбался.
Сколько тебе нужно, чтобы выполнить все свои потребности? Все, что у тебя есть за пазухой на сегодняшний день?
Чек медленно взял с блюдца витую золоченую чайную ложку. Запустил ее в вазочку с черной икрой. Проглотил икру.
Не слышу!
Ну-у-у… пес его знает… ты тоже спрашиваешь… ну, так я думаю, штук двадцать…
Чего? Рублей?
Ну, баксов, ты что, дурак, что ли…
Чек, будто в тягомотном неправдашном сне, следил, как Ефим встает, как подходит к секретеру, как вынимает деньги, зеленые хрустящие бумажки, много бумажек, как кладет перед ним пачку на столик, уставленный роскошной, никогда им не виданной жратвой.
Хватит тебе?
Это что же… — Чек сглотнул. Не прикоснулся к долларам. — Подачка? Или… откупаешься?
От чего мне откупаться? От кого? От тебя? — Елагин пожал плечами. Чек видел, как слегка дрожат его пальцы. Как дергается в тике щека. — Щенок. Много тебе чести. Я просто даю тебе деньги. Ты же хотел денег. Ты и твои пащенки. Бери.
Брать и уваливать? Щас. Вот только врежу еще и закушу. И побегу, ай-яй, как быстро помчусь.
Козел. Язык без костей. Умел пугать, что ж не умеешь достойно вести себя?