Красная ртуть
Шрифт:
Камилл послушно достал тетрадку, вырвал из ее серединки лист и обмакнул перо в чернильницу. Пока он писал, Анатолий Аронович, с умыслом диктовавший мало применяемые в быту бюрократические слова, заглядывал на появляющийся на бумаге текст, надеясь уличить своего ученика в орфографической ошибке.
– Теперь поставь роспись, - произнес он под конец.
Камилл провел рукой по уложенной на готовый текст розовой промокашке и протянул его своему учителю. Анатолий Аронович пробежал написанное глазами, хмыкнул и, сложив лист пополам, спрятал его в свой портфель.
– Теперь можешь идти
На следующий день проводилось собрание педагогического коллектива, в самом начале которого Анатолий Аронович передал заявление Камилла с просьбой о пересдаче экзамена директору, сопроводив это действие словами:
– Ефим Яковлевич, мой ученик Афуз-заде просит разрешить ему пересдачу экзамена по Конституции за седьмой класс. Я, как и все педагоги, считаю, что такое разрешение он безотлагательно должен получить, не так ли, коллеги?
Раздались голоса, подтверждающие точку зрения классного руководителя.
Директор был раздосадован таким гласным обращением к нему по поводу просьбы ненавистного ученика.
– Почему этот Афуз-заде вручает свое заявление классному руководителю? – возмутился он. – Это заявление он должен сам принести директору, он, что, не знает?
– Не знает, по-видимому, - смиренно отвечал Анатолий Аронович.
– Вот он, ваш отличник! Пусть придет со своим заявлением ко мне.
– Но я обещал сам передать вам его письменную просьбу? – спокойно настаивал Анатолий Аронович.
– Неверно было бы ставить под удар мой авторитет классного руководителя. Давайте сейчас на педагогическом совете решим этот вопрос и дадим парню письмо в Министерство.
– Да, конечно, время идет! Зачем тянуть с этим вопросом! Это наш лучший ученик! – поддержали классного руководителя присутствующие педагоги, и только завуч Ким молчал, с непроницаемым как всегда лицом взирая на коллег. Виктор Петрович душой был всецело на стороне ученика Афуз-заде, но с Ефимом Яковлевичем его связывали некоторые непростые отношения, о которых догадывались немногие, и хитрый математик не хотел выступать против директорской воли.
– Хорошо, я попрошу секретаря подготовить такое письмо, - отвечал директор, желая этой фразой поставить точку в этом вопросе и перейти к другим делам.
Но Анатолий Аронович, как всем было известно, всегда доводил начатое дело до конца. Он сразу после этих слов директора открыл дверь кабинета и попросил войти секретаршу школы.
– Ефим Яковлевич велел подготовить сейчас же письмо в Министерство с просьбой разрешить Афуз-заде пересдать экзамен по Конституции СССР, - поспешно произнес он, предупреждая вмешательство Ефима. Тот хотел что-то сказать, но сказать было нечего, кроме замечания в адрес перехватившего инициативу классного руководителя:
– Анатолий Аронович, вы нарушаете регламент и мешаете нашей работе!
– Я же несу ответственность за моих учеников, - спокойно отвечал классный руководитель десятого «Б», усаживаясь на свое место поближе к дверям, после того, как все понимающая секретарша быстро вышла из кабинета.
Директор, с нескрываемым чувством досады, продолжил работу педсовета. Минут через десять
– Ефим Яковлевич, вот письмо. Подпишите, пожалуйста, я сам отправлю сегодня же.
Ефим недобро поглядел на своего педагога:
– Дайте мне, я потом подпишу и передам секретарю, она все сделает. Что это вы, Анатолий Аронович, право, так суетитесь с этим своим Афуз-заде?
Но Анатолий был тверд в своем намерении сейчас же покончить с этим делом.
– Ефим Яковлевич, я прошу вас сейчас же подписать письмо. Я настаиваю как классный руководитель.
Ефим понял, что его дальнейшее сопротивление вполне законному требованию куратора выпускного класса приобретает скандальный оттенок, и что теперь, даже отказав сейчас дать в руки Анатолия Ароновича требуемое письмо, он не сможет затормозить это дело. Он молча взял протянутую ему бумагу, с демонстративным безразличием подписал ее и передал классному руководителю:
– У вас, по-видимому, много свободного времени, чтобы этими пустяками самому заниматься, - и перешел с деланным спокойствием к следующему вопросу повестки дня. Анатолий же Аронович, удовлетворенно произнеся пару неразборчивых слов, сложил листок пополам и спрятал его во внутренний карман пиджака. Педагоги с деланным безучастием молча наблюдали за развернувшейся дуэлью.
На следующий день Анатолий Аронович опять велел Камиллу остаться в классе после уроков.
– Вот письмо в Министерство. Его можно отправить по почте, но лучше тебе самому отвезти его в Ташкент, - он достал отпечатанное на машинке ходатайство с подписью директора школы под фиолетовой печатью.
До Ташкента было всего двадцать пять километров - на попутной машине можно доехать до трамвайного кольца за полчаса.
– Спасибо, Анатолий Аронович, - поблагодарил Камилл своего классного руководителя, не ведая, чего стоило тому получить эту подписанную директором бумажку.
– Береги это письмо, мне его удалось добыть с трудом!
– Анатолий Аронович не стал вдаваться в подробности проведенной им операции и объяснил своему ученику, как, приехав в Ташкент, добраться до Министерства просвещения.
Не знал классный руководитель, что его лучшему ученику советская власть не разрешает преодолеть расстояние между их городком и Ташкентом, что за самовольный выезд из городка этого юноши, гордости школы имени Сталина, ему грозит арест и двадцатилетняя каторга!
Камилл радостно показал вечером маме письмо в Министерство. Вместе они решили, что рисковать в этом деле не стоит и надо ехать в Ташкент с официальным разрешением коменданта на руках.
На следующий день ко времени окончания уроков в школе мама отпросилась ненадолго с работы и встретилась с Камиллом у здания, где располагалась спецкомендатура. Им повезло, что комендатура была открыта, а комендант был в своем кабинете. Сразу при входе в комендатуру мать и сын были, как всегда, ошеломлены словами «20 лет каторжных работ» - к этому ни один татарин не мог привыкнуть! Но эти слова не оскорбляли крымских татар, они их объединяли, мобилизовали…