Красная ртуть
Шрифт:
– Джемаат!
– обратился Энвер-ага к собравшимся.
– Вот к нам приехали наши молодые соотечественники из Ташкента. Это образованные люди, студенты.
При этих словах татары заволновались, раздались возгласы одобрения.
– Машалла! И наши ребята стали студентами! Может это начало нашего возрождения? Может и наш народ доживет до светлого дня?
Здесь обстановка была несколько иной, более формальной – из-за покрытого красным кумачом стола, может быть. Камилл встал и начал свое выступление с того, что заверил соплеменников, что студентов из крымских татар сейчас много, не одна сотня в одном только Ташкенте.
– Прошло время, когда нам не разрешали учиться, - говорил Камилл, - когда мы не могли перемещаться
Так же, как и на утреннем собрании, люди были информированы о восстановлении прав других высланных народов. То обстоятельство, что только им, крымским татарам, по-прежнему было запрещено возвращаться на родину, обескураживало людей, порождало в них негодование, но они не знали, как им действовать. И кандалами на ногах, ярмом на шее была нищета. Ни поменять место жительства в пределах Узбекистана, ни, тем более, уехать в Крым, не испрашивая на то разрешения властей, или даже если бы это им было бы вдруг разрешено, эти люди не могли по причине отсутствия материальных возможностей.
– Советская власть обязана организованно вернуть наш народ в Крым, вернуть наши дома и имущество, - продолжал Камилл, уже не стараясь сохранять политическую сдержанность в своем выступлении.
– И еще хочу всем сообщить, что ташкентская молодежь объединилась в организацию и начала борьбу за восстановление наших прав, за возвращение в Крым.
Слушатели с одобрением встретили известие о возникновении Движения за восстановления прав народа.
Потом слово взял Шариф.
– Агламаган балага анасы эмчегини бермез! (Молчащему младенцу мать грудь не дает!) - говорил он.
– Требуйте, беспокойте всех чиновников! Это будет ваш первый вклад в нашу национальную борьбу. Конечно, от директора совхоза или от начальника районной милиции ничего не зависит. Но они будут докладывать о ваших требованиях своему начальству, которое передаст весть о возмущении крымских татар еще выше. Пусть в Москве узнают - мы никогда не согласимся с тем, что мы выселены из Крыма навечно!
– Над нами один Аллах!
– вскочил на ноги какой-то старый человек.
– Аллах дал нам нашу землю, а эти коммунисты возомнили, что они выше Аллаха! Крым - наша земля, и мы обязательно вернемся на нашу родину!
– Вот!
– воскликнул Камилл.
– Вот об этом, отец, нужно говорить всем и каждому, и каждый день!
– Он всем говорит!
– раздались смешки в зале.
– Его, когда была комендатура, даже в район возили, угрожали!
– Сычайым оларны техликелерине!
– выругался старик, и присутствующие здесь пожилые женщины укоризненно покачали головами.
– Срать я хотел на их угрозы! Больше, чем они сделали, что еще могут сделать? Родины меня лишили, сыновья мои умерли от голода! Одна дочь у меня осталась, дай ей Аллах здоровья, внуки растут. Я воспитываю их так, чтобы каждый миг помнили, что их родина Крым, что главная цель их жизни – вернуться на родину…
Сказать больше, чем сказал этот старый татарин, было невозможно.
– Спасибо, отец!
– Камилл в пояс поклонился.
– Пусть Аллах даст здоровье и счастье вам и вашим внукам! К этим вашим словам я хотел бы только добавить, что цели этой мы должны добиваться все вместе. Мы призываем вас создать в совхозе свою местную организацию и тоже начинать борьбу за наши права. Способы этой борьбы вы установите сами, о наших предложениях я вам уже рассказал. И поддерживайте постоянную связь с нами, со штабом Движения.
Приглушенные радостные восклицания сопровождали слова ташкентского гостя.
– Сейчас Шариф прочитает вам письмо, которое мы за подписью наших людей посылаем в различные организации и в адреса известных людей в Москве, - сказал под конец
– Если вы поставите свои подписи под этим письмом, то вся страна узнает о том, что крымские татары, где бы они не вынуждены сейчас проживать, не примирились с высылкой их в Азию, что они требуют организованного возвращения всего народа в Крым.
– Да! Акъ созь! Именно так! Как привезли, так пусть и вывозят!
– волновалась аудитория.
– Нет!
– раздался голос и поднялся мужчина лет сорока. – Нет, пусть вывозят нас из Азии как людей, а не как скот. Двадцать дней нас везли, не то, что еды, даже воды не давали. В каждом вагоне несколько стариков или детей умерло, пока привезли на эти солончаки. Нет, пусть вывозят как людей, в нормальных вагонах, и еще пусть дадут нам компенсацию за наши мучения!
Люди все разом взволнованно заговорили, каждый вспоминал о лишениях по пути в ссылку. Камилл уже и раньше слышал от большинства своих соплеменников, что их эшелоны шли до места долгих двадцать, а то и больше дней. Он как-то обсудил это обстоятельство с отцом, и тот сказал, что их эшелон был отправлен из Крыма в числе первых, в составе ехало несколько высокопоставленных коммунистических чиновников Крыма, поэтому и доехали быстрее, за двенадцать суток, да и в пути людей хоть как-то кормили. И Камилл вспомнил тогда, как на остановках к отцу подходили со сладкой улыбкой на устах какие-то мужчины, затевали провокационные разговоры, как отец потом сказал маме, что в одном из вагонов едут бывший нарком внутренних дел Сеит-Ягья и следователь-садист Кемалов. Потому их эшелон и был в «привилегированном» положении.
Сидевшие в тускло освещенном зале люди вскоре успокоились, и слово взял седобородый старик, бывший сельский учитель, теперь работающий сторожем на складе хлопка:
– После того, как верховная власть Советского Союза осудила беззакония в отношении отдельных людей и целых народов полагается по закону восстановить права всех репрессированных граждан и компенсировать им их материальные потери. Но если мы будем бездеятельно ждать, то советская власть решит, что мы смирились с нашим положением и потеряли надежду на возвращение домой. Это не так! В каждой нашей семье младенцы после слов «ана» и «баба» обучаются слову «Крым». Пришло время произносить это слово громко, так чтобы услышал весь Советский Союз. И главное – чтобы наш голос услышали в Москве!
В общем, реакция людей была такая же, как и везде.
Потом гости из Ташкента пошли в дом сестры Энвера, где их ждал замечательный обед - лапшовый суп с фасолью.
– Бакласы да бакла дегиль, лойя! (И фасоль тут не настоящая, это лойя), - извинялась хозяйка, будто Камилл и Шариф не знали всего этого.
– Наша фасоль здесь не растет…
Глава 15
В ленинградские белые ночи Февзи часто оставался в квартире наедине с котом по имени Пушок.
Так сложилось, что между двумя парнями, чья дружба завязалась в тяжелые сиротские годы, разговор о женщинах был негласным табу. Еще в бытность подростками они очень часто присутствовали при пошлых и грязных разговорах на тему отношений между полами, поэтому этот аспект человеческой жизни для них был окутан воспоминаниями о слышанных непристойностях. То, что они читали в книгах, казалось им, отдаленным от нормальной жизни, чем-то выдуманным. Внутренняя чистота подростков табуировала когда-то эту тему, и тогдашнее табу перешло в сегодняшнюю их жизнь. Олег в разговоре с другими своими знакомыми вел разговоры о женщинах, отличаясь, правда, от своих собеседников скупостью выражений. Но с Февзи такого рода разговоры не получались. Правда, когда друзья оказывались в одной компании с Серегой, который был знатным бабником, не позволяющим, однако, скабрезностей в своих разговорах о девушках, то и Февзи высказывался на эту заветную тему, сопровождая почему-то свои реплики хихиканьем.