Красная ворона
Шрифт:
По обе стороны от шоссе было чистое поле. Ни души, только черное небо с ярким блином луны и белый снег. Выйдя из машины и обозрев открывшийся простор без каких-либо признаков человеческого жилья, я почувствовала головокружение.
— И куда нам теперь?
— Туда, — Рин махнул в сторону полоски леса на горизонте. — Не переживай, часа за три дойдем.
Он ухмыльнулся. В свете луны лицо стало еще старше и страшнее — меловое, похожее на посмертную маску.
— А как же она?.. — я оглянулась на авто.
— Боишься за
Обидевшись на «консервную банку», я решила молчать весь оставшийся путь. Как назло утром и днем шел снег и занес ту крохотную тропинку, которой несколько часов назад шел Рин. После первого часа продирания сквозь сугробы мне стали ясны три вещи. Во-первых, итальянские сапоги на меху, гарантированно теплые, таковыми не являются; во-вторых, я вовсе не рада видеть брата после стольких лет, наоборот, я его искренне ненавижу; и в-третьих, девочка Рэна совсем не выросла и не повзрослела, несмотря на солидный возраст — по-прежнему легко ведется на безумные авантюры, а потом долго грызет локти. И вот это последнее хуже всего: люди должны меняться с возрастом, становиться устойчивыми к такого рода соблазнам и мудрыми.
До места мы добрались к двум часам ночи. К тому времени думать о чем-либо я была уже не способна. Было адски холодно, несмотря на пуховик. Ноги, отвыкшие от далеких прогулок, нестерпимо ныли.
Дом Рина — точнее, избушка — стояла на границе поля и леса. Приземистое бревенчатое строение гармонировало с зимней природой и казалось вышедшим из детской сказки. На подоконнике маленького оконца горела керосиновая лампа, посылая в окрестный мрак уютный оранжевый свет.
— Тебя кто-то ждет там?
— Да. Кусочек индийского солнца и тибетского неба, лоскут зелени с тихоокеанского островка и кубинские сигары. Заходи, не бойся — ничто из этого не будет против твоего присутствия.
Внутри из крестьянского быта присутствовала лишь русская печь, испускавшая вожделенное тепло. Я прижалась к ней, не раздеваясь, всем телом и щекой.
Комната была просторной, хоть и с низким потолком. По углам валялись заморские безделушки, свечи и курительные трубки. От стены к стене был растянут гамак, сплетенный не из веревок, а из какой-то прочной пахучей травы, с наброшенной яркой циновкой. Больше никакой мебели не наблюдалось — ни стульев, ни стола, ни кресел.
— А где буду спать я?
— Так и быть, уступлю тебе свое королевское ложе, цени! Оно прямиком с Гавайев.
Говорил как мальчишка, а выглядел как дед — я еще раз поразилась контрасту.
Рин стоял в дверях, не раздеваясь, отряхивая с сапог снег.
— Переодевайся — скоро начнется! — Он кивнул на ворох одежды, развешенной на вбитых в стену огромных медных гвоздях.
— Что начнется? Я, между прочим, дико устала. Сейчас третий час ночи,
— Они приходят только в полнолуние. Ты должна это увидеть. Я тебя оставлю на пять минут, постарайся уложиться.
— Кто — они?
Я разбирала одежду, придирчиво разглядывая каждую тряпку, продолжая переговариваться сквозь неплотно закрытую дверь. Выбрала зеленый пушистый свитер, на вид намного теплее того, что был на мне, и ватные штаны, увеличившие нижнюю часть моей фигуры на три размера.
— Волки.
— Кто-кто?..
— Ты прекрасно слышала, — Рин вошел, держа в руках овчинный полушубок и валенки. — Т-ссс… Прислушайся: они уже здесь.
Я открыла рот и тут же закрыла: осознала, что мой протест против встречи с хищными животными все равно не прокатит. Одновременно в уши врезался незнакомый звук — высокий, заунывный и леденящий. Ничем иным, кроме волчьего воя, он быть не мог. Противно задергались поджилки под коленками.
— Я из дома не выйду!
— Прекрати истерику, Рэна. В детстве ты была смелее.
— Тогда мне нечего было терять! А сейчас у меня двое детей, которые останутся сиротами.
— Да ничего с тобой не случится!
Рин силком натянул на меня полушубок и заставил надеть валенки. И вытолкал на крыльцо. Я зажмурилась — привычка столь глупым страусиным способом отгонять страх осталась с детства. Вой стал отчетливым, распадающимся на отдельные голоса-подвывания.
— Прекрати! Ты же доверяешь мне, Рэна?
— Нет. С чего бы?
Я продолжала упрямо жмуриться. Нос и щеки пощипывало от поцелуев усилившегося мороза, уши же до краев наполняло омерзительное хоровое пение ночных хищников.
— Ну, так хоть меня отпусти! А то вцепилась, как бродячий пес в кусок ливерной колбасы.
В его тоне были презрение и скука, так хорошо мне знакомые. Стало горько и стыдно — за собственную трусость. Я разжала вцепившиеся в рукав брата пальцы. И открыла глаза.
Полная луна блестела желтыми щеками, взирая на мир с холодным и величественным равнодушием китайской императрицы. В ее свете, отбрасывая угольные тени, замерли звери с задранными вверх мордами. Их было множество — не меньше сотни. Они усеяли своими телами все поле. (Никогда не думала, что в Подмосковье водится столько волков: казалось, что и зайцы давно стали редкостью!)
Пушистая шерсть серебрилась, глаза горели желтым. Зрелище было бы безумно красивым, если бы не было столь страшным. Видимо, цивилизованные, отвыкшие от дикой природы мозги при столкновении с ней вырабатывают гормоны паники. Я сдерживалась из последних сил.
— Я их не зову, они сами приходят, представляешь?
Даже в детстве я не видела брата таким счастливым. Глаза сияли, морщины разгладились. Рин спрыгнул с крыльца и двинулся к волкам, а они потянулись к нему. Звери окружили брата пушистой свитой, продолжая свое хоровое пение.