Красные бригады. Итальянская история
Шрифт:
Вы настаиваете: «особенно с коммунистической стороны». Но как мы могли подумать о вашем снисхождении к вооруженной группе, когда с вооруженной борьбой она покончила в 1945 году и собиралась предложить себя в правительственной зоне?
Мы этого не ожидали, но то, что у нее будут серьезные внутренние проблемы, — да. Было великое рабочее движение, совсем не интегрированное, и в нем была эта великая коммунистическая партия. История БР — это история внутри этой истории. PCI казалась великой демократической силой, не революционной, но по-своему, в противоположность нам, нацеленной на преобразования. В 1978 году
Можно понять, что в 68-69 годах вы еще заблуждались. Но в 1973 году «исторический компромисс» теоретизировал мораторий на конфликт. А в 76-м году он был воплощен в жизнь. Где вы видели следы другой линии?
Мы думали, что противоречие вершины и базы взорвется в тот момент, когда мы поставим ДС спиной к стене. Мы бы показали, что он не непобедим, мы могли бы отдать его под суд и заставить его ответить за то, что он сделал. Линия национального единства столкнулась бы с душой базы, компромисс мог бы взорваться, PCI остался бы тем, чем был, но играл бы другую роль, а не расплющивался бы на защите государства и ДК. Когда этого не произошло, мы были поражены. Это противоречие не взорвалось, но и не разгорелось: когда позже в Турине PCI распространила среди рабочих анкету с просьбой осудить нас, они ничего не собрали.
Между тем, чтобы не осудить вас и быть на вашей стороне, была большая разница. Разве это не было ошибкой?
Я упрекаю себя только в том, что не увидел раньше того, что мы увидели через три дня после похищения Моро: степень интеграции PCI в государство. Мы бы действовали по-другому. Мы не знали, что ПКП находится на этом пути, но нам было неприятно узнать, как далеко она продвинулась. В 1978 году был создан железный фронт. Мы преследовали ДС, ради Бога, с аргументами, которые были у всех левых, которые стали обычными в 1950-х, 1960-х и 1970-х годах. Это были обвинения, они казались само собой разумеющимися. Безусловно, так думала коммунистическая база. Ее историческим врагом был ДК, а не «Красные бригады». Не мы.
Что если бы PCI не захотела предложить себя в качестве посредника именно потому, что боялась, что вы являетесь одним из ее окраин?
Если даже руководство PCI подозревало это, почему мы не могли обманывать себя, что хотя бы часть его поняла бы и поставила бы проблему диалога, пусть едкого, но диалога? И что им, между ДК и нами, было бы нелегко спокойно выбрать Де?
PCI писал во всех письмах, что любая дестабилизация приведет к чилийской ситуации. Разве Берлингер не говорил об этом с 1973 года?
До воздержания по поводу правительства Андреотти каждый мог интерпретировать этот текст как угодно. Даже как тактику, линию мягкой оппозиции: многие низовые коммунисты понимали его именно так. То, что это был органичный политический альянс для управления страной, понимали немногие. То, что он передаст институциональные полномочия силовикам буржуазии и даст волю неинституциональным, возможно, не предвидел даже Берлингуэр. Через несколько лет он пошел бы на попятную, но деваться было бы некуда. Все могло бы пойти
Как бы это произошло?
Это было бы по-другому для Моро, по-другому для БР, по-другому для PCI, а также для истории страны. Учитывая то, что произошло в 1980-х годах, я не думаю, что национальное единство привело к большим достижениям, которыми можно было бы похвастаться.
Если бы вам что-то дали, думали они, ваша сила и наступление умножились бы, и это сделало бы армию и карабинеров неуправляемыми...
Тем временем обстрелы прекратились. Вскоре, немедленно, они прекратили бы огонь. Это правда, у БР был бы престиж, но и партия была бы открыта для обсуждения. Мы освободили бы Моро, и политическое равновесие изменилось бы: кто бы, PCI или другие, ни принял к сведению наше существование, он попытался бы восстановить силы, вернуться, сделал бы политику и укрепил бы свои позиции. Что касается нас, БР, то сам факт, что кто-то сказал бы: давайте поговорим, давайте не соглашаться, но давайте рассуждать, привел бы к очень серьезным последствиям. Мы не были бы вынуждены использовать только или преимущественно оружие, мы тоже были бы вынуждены заниматься политикой. Даже вопреки себе. Мы бы остались революционной силой, но началась бы другая история. В этом я уверен.
Кем бы вы стали?
Я уже сказал. Мы всегда думали о себе как о чем-то, действующем в рамках процесса вооруженной борьбы, превосходящей нас самих, но мы видели ее в длинных, размытых временных рамках. Наш горизонт находился на далекой линии. Шаги этого роста не были расписаны заранее, наоборот. В те короткие сроки, когда наша готовность была неограниченной, мы не были ни обусловлены, ни обязаны стрелять. А в политике короткие времена имеют значение. В длинные времена, сказал кто-то, единственное, что можно сказать наверняка, это то, что мы все будем мертвы.
Это сказал Кейнс. Вы хотите сказать, что если бы вас не выследили до смерти за пятьдесят пять дней, вы бы пересмотрели свою линию?
Если бы кто-то наконец понял, что в 1970-е годы в Италии, в современном обществе, вооруженный авангард сформировался в рамках социальной базы, которая не изолировала и не изгнала его, и задался вопросом, почему это произошло — какие предметы, какие потребности? — вмешался бы и заставил бы нас вмешаться. Но никто не пытался этого сделать. Все хотели нас раздавить. Они сделали «Бр» объектом не политики, а репрессий, передали его в руки военных, карабинеров и полиции. Внезапно для нас перестали существовать долгие перерывы, нас выжимали до ускорения в обороне и атаке... и в конце концов за эти перебежки пришлось дорого заплатить. Было такое ощущение, что организация вся вытянулась вперед, но с головой, повернутой назад.
Почему бы не рассмотреть возможность освобождения Моро в одностороннем порядке? Это привело бы к разрыву с ДК, это поставило бы ПКИ в затруднительное положение. Это изменило бы политическую сцену.
Нельзя судить задним числом, двадцать лет спустя. В 1978 году ДК была едина на позициях Андреотти-Берлина-Гуэра, раскол был между Моро и всеми остальными. Как долго бы это продолжалось? Сегодня мы знаем, что его друзья в правительстве работали над тем, как нейтрализовать его, выставить его сумасшедшим. Они приняли все меры предосторожности, чтобы вернуть овец в лоно общества.