Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая
Шрифт:
Тяжеловатый Лысенко кинулся в седло, группа всадников сразу же оторвалась от штабного значка. Зато сам командарм неловко сполз с седельных подушек и медленно, кривясь лицом, перебрался в открытый автомобиль.
— Проклятая нога... Вы, Николай Петрович, тоже идите сюда, поговорим. Теперь пускай штабные потрудятся! — Обернулся к начальнику полевого штаба Тарасову-Родионову: — Ваша забота, Александр Игнатьич, добить остатки Барбовича, ваять Джанкой так, чтобы ни один эшелон не ушел в глубь Крыма! Там крупные боезапасы и весь ихний медснаб... И не забудьте связаться со штабом фронта: как там у них? А я часок отдохну, да и ногу надо перебинтовать...
ДОКУМЕНТЫ
Председателю
По телеграфу
Ст. Воинка, 12 ноября 1920 9.
11 ноября 2-я Конная армия вступила в Крым.
Противник бежит в беспорядке. Бросает орудия, пулеметы, взрывает танки и броневики. Бросает лошадей и оборудованные технические поезда, сжигает вагоны со снарядами и пулеметами. В бессильной злобе мстит населению, уничтожая пшеницу и фураж.
Войска 2-й Конной армии шлют Вам привет и выражают уверенность в кратчайший срок покончить с бароном, чтобы затем покончить с пешкой мирового империализма Петлюрой...
Командарм Миронов. Члены РВС Полуян, Горбунов [59] .
...За двое суток Крым был очищен. В полдень 13-го конница Миронова вступила в Симферополь. По пути вырубила до 10 тысяч бегущих солдат противника и взяла в плен 20 тысяч. Все дороги оставались усеянными трофейным имуществом, брошенной артиллерией, тачанками с обрубленными постромками, полевыми лазаретами с ранеными и скарбом. До двухсот вагонов, груженных военным имуществом, было захвачено только на станции Джанкой.
59
Военно-историческим журнал. — М., 1980. — № 7. — С. 64.
Почувствовав за спиной десант Миронова, донцы Говорова оставили Чонгарские укрепления и спешно начали отход к Керчи. На их плечах в Крым ворвались 3-й кавкорпус Каширина и 1-я Конная...
В Севастополе царила паника. Штабы Врангеля грузились на крейсер «Генерал Корнилов» и транспорт «Херсон», а члены правительства и их семьи уже скрывались на морском горизонте, где дымил французский дредноут «Вальдек Руссо»...
16 ноября Миронов прощался с Горбуновым, которого срочно отзывали в Москву. Как обычно случается, все уже знали, что Горбунов займет пост управделами СНК, при Ленине. Поэтому на станции Симферополь провожающими были не только армейские знакомые Горбунова, но и политработники штаба фронта Гусев и Бела-Кун.
Редкий, слабый снежок падал на перрон, роился в изуродованных, обломанных ветвях акаций и тополей у простреленного и разбитого снарядами вокзала. Ветер едва колыхал красные флаги на паровозе — это был едва ли не первый советский поезд из Крыма в Красную Россию.
Миронов подошел прощаться последним, как-то странно, по-граждански снял папаху — так хотелось ему стать штатским человеком, кончить наконец-то войну. Но вспомнил все же, что он военный, от младых ногтей, что называется, надел папаху на лысеющий лоб. Пожелал Николаю Петровичу счастливого пути, успешной работы в Москве и добавил после некоторого раздумья:
— Что ж... передавайте, пожалуйста, мой поклон Сергею Сергеевичу Каменеву, вы его, конечно, увидите. Он знает мою просьбу, пусть поторопится
— Спасибо, Филипп Кузьмич. Передам... — Горбунов держался левой рукой в кожаной перчатке за холодный поручень классного вагона, а теплой молодой ладонью сжимал пальцы Миронова. — Спасибо, и до скорого свидания. Я полагаю, что очень скоро мы с вами увидимся... А насчет усталости и прочего, то ни-ни, как говорится! Ни в коем случае! Мне даже кажется, что предстоит как раз немалая работа, новые бои и сражения, но — на мирном поприще. До встречи!
Поезд лязгнул сцепами и стал медленно отплывать в сторону Джанкоя. Провожающие подняли папахи и платки, махали вслед. Лицо Горбунова, молодое, улыбающееся сквозь бороду, исчезло, двери закрылись. Белая пороша кружила в воздухе. Пахло свежим морозцем, кирпичной пылью и остывающим паровозным шлаком...
15
Донской корпус грузился на пароходы в Керчи...
Вдоль железной дороги Джанкой — Владиславовка — Керчь без помех, веселым аллюром и с победными песнями шли полки красных уральцев, 3-й кавкорпус Николая Каширина. Всего-то чуть более суток требовалось им на этот путь до конечного убежища белых, и этого времени было вполне достаточно для эвакуации, поэтому бежавшие донцы не предпринимали даже арьергардных боев.
На рейде дымили небольшие суда, увозившие в Константинополь штабы, генералитет с семьями, членов Донского круга и правительства во главе с последним атаманом Африканом Богаевским и председателем Харламовым, кассу, выметенную до последнего рубля, личную охрану. Ночью говорили о том, что турецкое правительство временно предоставит убежище доблестным донцам, какой-то неведомый никому Чаталджинский район близ Константинополя и, возможно, обжитый когда-то беглыми казаками-некрасовцами остров Лемнос...
Последним должен был сойти с берега самый отчаянный и веселый из донских генералов — начальник «цветной» дивизии Гусельщиков, своими развесистыми усами и орлиным взором разительно напоминавший давнего покорителя турок генерала Скобелева. Он стоял на балконе приморской гостиницы «Европа» и, приходя в себя после ночной попойки с Богаевским, проветривался с обнаженной головой и расстегнутым воротом френча, смотрел на море, на дымившие за краем бухты последние корабли. Ночью говорилось и о том, что начальником временного лагеря на чужбине будет он, Гусельщиков, как человек, заслуживший доверие в тяжкой войне и еще не потерявший головы при последних неудачах. Но, разумеется, лишь временно, для того только, чтобы заново договориться с союзниками, собраться с силами для нового сражения с большевиками...
Но то, что грезилось ночью, в пылу надежд, никак нельзя было принять всерьез днем или даже на сереньком, вполне трезвом рассвете, в виду этой бухты и дымящих на рейде судов. Ясно уже было, если не всем, то лицам генеральского звания, что союзники не только хотели именно помочь белому движению, демократии или монархии, против красных, но старались при этом усугубить и растянуть во времени саму гражданскую войну, анархию и вакханалию в России, дабы ослабить, а при случае и вовсе умертвить эту страну-исполина.