Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая
Шрифт:
Первые атаки к полудню 9 ноября были полностью отбиты белыми. Неся огромные потери, цепи красных откатились и залегли. Началась лихорадочная переформировка, передвижка частей, подход резервов, но и второй штурм не принес успеха.
Поздно вечером Фрунзе вызвал Василия Блюхера к проводу и сказал коротко:
— Ветер изменил направление, Сиваш заливает водой. Наши части на Литовском полуострове могут быть отрезаны. Надо взять вал во что бы то ни стало. Я надеюсь. Или...
— Хорошо, — сказал Блюхер.
— Я надеюсь, — повторил Фрунзе. Голос его не предвещал ничего хорошего.
В два часа ночи вновь поднялись в смертельную атаку изреженные цепи красноармейцев.
На
14
Личный поезд генерала Врангеля стоял под всеми парами на узловой станции Джанкой. Турецкий вал был временно сдан красным, но ничто еще не говорило о решающем поражении и тем более катастрофе. Станция была забита резервными стрелковыми частями, эшелонами со снарядами и минами, санитарным имуществом, броневиками и танками. Спесивые, вылощенные адъютанты, как в лучшие времена, стояли у дверей, картинно отдавая честь старшим офицерам.
Поздно вечером 10 ноября по новому стилю Врангель пригласил к себе генерала Барбовича и, стоя посреди салона, вытянувшись во весь свой рост, сказал:
— Генерал! Красным удалось потеснить нас на Перекопе. Но прорвалась через укрепления лишь небольшая горстка... Да! Более десяти тысяч их легло при штурме вала, генерал! Но, как я сказал, эта небольшая горстка все-таки прорвалась на перешейки и настойчиво штурмует Юшуньские линии нашей обороны... Времени для переформирования и передислокации частей у меня предельно мало. Необходимо пресечь дерзкую попытку красных именно здесь, на перешейках, в районе озер, между Юшунью и Армянским Базаром. Я возлагаю на ваш сводный корпус, генерал, священную задачу: уничтожить всех, кто посягнул на крымскую землю. В этом успех сражения, успех всей зимней кампании.
Барбонич пристально смотрел чуть выше плеча Врангели, на карту Крыма и Северной Таврии, размеченную красными и синими флажками позиций. Он, подобно главнокомандующему, верил и надеялся, что эту зиму еще удастся провести а Крыму, за надежной преградой Перекопа и Сивашских болот, с тем, чтобы ранней весной начать полный разгром изнуренной голодом и разрухой Красной совдепии.
Врангель истолковал его молчание превратно, как усталость или сомнение в предстоящем, повторил со значительными нотками в голосе:
— Красных под Юшунью очень мало, генерал. Полагаю, не более трех — пяти тысяч...
Барбович подтянулся. Сказал, все так же глядя на карту Крыма:
— Ваше высокопревосходительство. Насколько известно, в Строгановке сосредоточена вся конармия Миронова. Она стоит в резерве, но это ничего не значит. Не исключено, что ее уже вводят на перешейки вслед за остатками пехотных частей, взявших вал...
— Чтобы бросить на колючую проволоку под Юшунью? Вряд ли. Мы уже смогли убедиться, что некоторые операции они проводят грамотно. — Врангель переживал всей душой роковую неудачу на просторах Таврии и за Днепром. Говорил, напряженно двигая костенеющими мышцами лица: — У Миронова, как нам известно, теперь осталось не более семи тысяч боеспособных сабель, у вас будет более десяти. И помните всякую минуту, генерал, беззаветного героя и великого воина Бабиева, который говорил всегда своей коннице одно: «Идя в этот решающий бой, мы должны считать себя уже погибшими за веру и Россию...» Вырубите красных поголовно, генерал! В ваших руках все.
Врангель был прав. Корпус Барбовича оставался последним конным резервом. Последним
Врангель сделал шаг вперед. Значимость минуты была такова, что ни он, ни Барбович не думали о какой-либо церемонности. Просто на кон ставилось нынче все — это понимал каждый. И потому глаза Врангеля на бледном, костяном лице горели исступлением и верой...
Едва только забрезжил рассвет, залиловело на востоке и поднялись первые печные дымки над прибрежным крымским селением Караджанай, как Блиновекая дивизия выбралась из гнилых, хлюпающих, замерзающих на ветру солеными брызгами пространств Сиваша на земную твердь. За нею спешили 21-я Лысенко и Особая кавбригада, пулеметно-тачаночный дивизион и, наконец, большой транспорт с сеном, фуражным зерном и пресной водой в бочках — необходимым запасом на сутки-двое в пустой и безводной степи.
Сиваш пройден был с предельной скоростью, без особых помех, все опасные топи-зыбуны и залитые теперь поднимавшейся водой ямы-чеклаки были загодя отмечены длинными шестами с метелками камыша или бурьяна, эти шесты-вехи, поставленные пехотой, так и остались на опустевшей, взбаламученной и растоптанной полосе Сивашей от северного берега до южного. И тут, на Литовском полуострове, под глухие раскаты недалекой канонады закрутились, забегали адъютанты и связные, раздались протяжные команды, начались перестроения к бою. С командармом были только начальник полевого штаба Тарасов-Родионов и член РВС Горбунов (Полуяна зачем-то вызвал приехавший на фронт Ивар Смилга...). И если Тарасов-Родионов вместе с Мироновым наводили необходимый порядок, отдавали команды и распоряжения, то Горбунов, как новый человек, только наблюдал за ходом операции, старался ничего не упустить из вида, понять, каким образом удастся Миронову выйти из невероятно трудного положения: противник и на этот раз едва ли не вдвое превосходил численно. Разведка, уже принесла эти весьма невеселые данные: за исключением Донского корпуса, который еще удерживал на Чонгаре 4-ю армию красных и Конную Буденного, здесь, на перешейках, Врангель собрал все свои конные резервы — до 15 тысяч сабель, офицерские полки...
Прискакал начднв-2 Качалов с адъютантами, разгоряченный и злой, козырнул. Губы немели на каленом ветру. Миронов сидел на коне сутуло, чуть боком: болела в тесном голенище поцарапанная пулей голень.
— Ну, что там? — спросил, морщась.
— 16-я опять отходит без боя, видно, жарко приходится. А фланг? У меня фланг открыт! — Качалов указал плеткой в сторону и сжал обветренные губы.
— Хорошо, — сказал Миронов. — Пошлите кого-нибудь за Медведевым, надо обдумать мелочи...
(Горбунов тут отметил про себя, что Миронова как бы и не коснулось сообщение об отходе 16-й, был он занят какими-то «мелочами», неведомыми стороннему человеку...)
Медведев Никифор, перед самым рейдом сменивший начдива Волынского, обожавшего волокиту и затяжки, появился скоро по собственной нужде за подкреплениями. Доложил с напряженным спокойствием, что конница Врангеля сбила пехоту Блюхера под Юшунью, рассеяла и вырубила ослабленные роты. Часть той конницы приближается к Армянскому Базару, а две-три дивизии рвут сюда, удержу им никакого нет, силы явно превосходящие, поэтому, мол, пришлось попятиться...
— Это хорошо, — невозмутимо сказал Миронов. — Хорошо, что они в азарте. Чуют большую кровь, сволочи...