Красные и белые. На краю океана
Шрифт:
...В летний полдень над бухтой Золотой Рог плыли малиновые перезвоны колоколов, на Светланской — главной улице города— кипел, колыхался озаренный иконами, крестами, хоругвями, ризами человеческий поток. Золотые архиепископы, серебряные архиереи, чернорясное монашье воинство занимали несколько рядов пышной процессии. Впереди шествовал высокий худой старик, выбритый до синевы. Был он в тяжеловесной одежде времен царя Михаила Романова, шагал, четко печатая шаг, боярская одежда не могла укрыть его военную выправку — генерал Дитерихс вел за собой русских дворян, казачьих атаманов, каппелевских и семеновских
Земский собор, созванный в городе, на берегу бухты Золотой Рог, должен был восстановить на русском престоле династию Романовых. Военные оркестры играли «Боже, царя храни», цвели женские наряды, чернели фраки, взблескивали погоны, даже небо над городом напоминало сизый бархат театрального занавеса.
Петр Андреевич Куликовский из окна гостиницы следил за пышной процессией и грустно вздыхал — ему казалось невозможным восстанавливать на Руси погибшую монархию, и оперная чертовщина, затеянная Дитерихсом, раздражала.
Куликовский, Дуглас Блейд, Боренька Соловьев, якутские компрадоры Попов и Никифоров уже второй день жили во Владивостоке. Блейд и Боренька с утра до полуночи пропадали в городе, купцы пили водку в своих номерами Куликовский находился в полном одиночестве. Он заказал визитные карточки
на русском, английском, французском языках: «П. А. Куликовский— губернатор Якутской провинции».
Явился Дуглас Блейд и шумно объявил — назавтра они приглашены к генералу Дитернхсу.
— Земский собор провозгласил восстановление дома Романовых на престоле и предложил корону вдовствующей императрице Марии Федоровне. В случае ее отказа намечен в цари великий князь Николай Николаевич, пока же до приезда во Владивосток нового монарха Земский собор избрал главой русского государства Михаила Константиновича Дитерихса. К сожалению, мы опоздали и не смогли попасть на открытие собора.
— Да, да, опоздали! Жаль, конечно, но мне, пожалуй, было бы неприлично присутствовать при возрождении монархии. Я же, как социал-революционер, боролся с царизмом. А где наш Боренька?—Куликовский поспешно накинул носовой платок на открытки, которыми он только что сладострастно любовался.
Блейд безнадежно махнул рукой.
— Дорвался Боренька до вина, до карт, затянул и меня в какой-то притон. Курят опиум, пьют отвратительную водку, на столе кучи денег и карты. Я ретировался, но Боренька там как рыба в воде.
— Пожалуй, он нам и не нужен, без него встретимся с кем надобно,—согласился Петр Андреевич.— А доброе дело сделали— вывезли из таежной глухомани русского аристократа. Отсюда ему пути за границу открыты, пусть там порезвится.
— Компрадоры водку пьют? — осведомился Блейд.
— Беспробудно...
Блейд позвонил, вбежала горничная.
— В соседнем номере пьянствуют два якута. Приведите их в божеский вид.
Они сидели друг против друга — монархист и эсер, религиозный фанатик и безбожник, самозваный приамурский воевода и самозваный губернатор Якутской провинции.
Всему свое время и время всякой вещи под небом. Время
рождаться и время умирать. Время любить и время ненавидеть, время воине
Петр Андреевич, давно не читавший древней книги, с большим интересом прислушивался к образному ее стилю, внутреннему движению во фразах, плавному ритму, вызывающему ответные ассоциации. Волновала его й словесная канва, расшитая цветами изречений.
— Всему свое время. Время войне и время миру. И время ненавидеть...— повторил Дитерихс. — Мы слишком слабо ненавидели большевиков, не сумели объявить им истребительную войну, и вот печальные результаты. От них не спасли нас ни
22 А. Алдан-Семенов
царская армия, ни республика Керенского, ни диктатура Колчака.
— Припомнилась мне легенда о Христе, который, босой, исходил святую Русь, благословляя ее на подвиги во славу православной церкви. Не было ли это церковное утешительство трагической ошибкой? Постоянно напоминая о боге, церковь забыла о дьяволе, и вот по тем дорогам, что исходил Христос, теперь со свистом да с гиканьем носится дьявол, — сказал Куликовский.
— Да, это ошибка! Страшная, но все же поправимая ошибка,— умиленно согласился Дитерихс.
— Библия, по-моему, сильна тем, что она — история возвышения и гибели многих народов,—сказал Петр Андреевич.
Вы смотрите на Библию как на художественный памятник человеческой истории, а я —как на слово божие. Вот вы говорите о Христе, что он ходил по Руси, благословляя на подвиги. А ведь в этой легенде спрятаны ключи нашей победы! Да, да, Петр Андреевич! Пришло время, и русский мужик спасет нас от гибели, ибо душу его не отравили ни западные демократы, ни русские комиссары. Они, развязавшие политические страсти в горожанине, не успели еще добраться до мужика. Теперь я исправлю страшную нашу ошибку и меч возмездия вкладываю в руки мужичка русского. Я вызываю православную старину к жизни и борьбе, ибо сильна она верой своей. Вот почему я назвал себя воеводой, полки русские переименовал в земские рати и объявил крестовый поход на Москву.
— О, это прекрасно и мудро — опереться на русского православного мужика! Но что же решите по поводу просьбы таежных народностей? — деликатно напомнил Куликовский.
— Благословляю вас на победоносную войну с большевиками! Буду надеяться, очистите тайгу от плевел дьяволовых. Как средневековые рыцари шли на освобождение Иерусалима и гроба господня, так и вам надобно пройти снежные пустыни и лесные дебри, чтобы восстановить престол царя небесного и царя земного на Руси...
— Благодарю, ваше превосходительство, но инородцы ждут помощи. У них есть деньги — нет оружия, есть солдаты — нет полководцев.
Японцы обещали дать оружие и не поскупятся. Дадут и морские суда, чтобы перебросить отряды добровольцев. Из своего фонда выделю двадцать тысяч золотых рублей, и, уверен, раскошелятся американские коммерсанты. Вас утверждаю губернатором Якутской провинции, а вот полководцев лишних у меня нет. Генерал Молчанов, генерал Смолин, генерал Бородин заняты московским походом, а других, достойных вашего дела, не имею. Впрочем, постойте. — Дитерихс откинулся на спинку стула, наморщил лоб, вспоминая: — Есть такой генерал...