Красные и белые. На краю океана
Шрифт:
А если генерал пойдет на Якутск? Центр-то Якутии ему важнее какой-то Амги,— возражал Строд, стараясь представить себя на месте Пепеляева: «Как бы я поступил в таком случае?»
Строду одно было ясно: Пепеляев не минует Амги, и у него, Строда, есть приказ — погибнуть, но не пропустить генерала на Якутск. С такими размышлениями он улегся спать. Рано утром Строда разбудил начальник гарнизона.
Нарочный из Якутска с приказом от командующего войсками...
Байкалов приказал немедленно выступить на Петропавловский
— Теперь все ясно. Ты остаешься в Амге или со мной? — спросил Строд Донаурова.
Иду с тобой. Ведь надо же передать воззвание Пепеляеву,— ответил Андрей.
Оно уже не играет серьезной роли. Гораздо важнее тебе попасть в Охотск.
– Если придется действовать в тылу Пепеляева, мой уход облегчен, согласился Андрей и тут-же подумал: «Мой путь на Охотск — это путь к Феоне и к самому себе».
Вечером того же дня отряд Строда вышел из Амги. Джергэ, и прежде бывавший в этих местах, показал на равнину, с трех сторон окруженную тайгой:
— Вот она, Сасыл-Сасы...
— Лисья Поляна! — воскликнул Андрей, пытаясь разглядеть в холодном сиянии луны равнину, и вдруг тоска овладела им, сердце защемило от предчувствия близкой и потому особенно грозной опасности.
На пятые сутки Строд подошел к Петропавловску. Беспечность командира Дмитриева возмутила его, он долго разгуливал по наслегу, заглядывая в избы: крепко, по-домашнему спали бойцы. Спал и сам Дмитриев, укрывшись с головой одеялодо. Строд сорвал одеяло, вытащил из-под подушки командира наган.
— Твоя беспечность граничит с изменой! За этакое дело отдают под военно-полевой! — не сдерживая ярости, распекал он Дмитриева.
— Пепеляевцы врасплох не застали бы, у меня разведчики зоркие,— оправдывался Дмитриев, торопливо надевая штаны и от спешки путаясь в них.
Строд созвал командиров на военный совет, в избе сразу стало душно, шумно, под потолком повисло'облако табачного дыма. Андрей слушал разговор командиров, стараясь по внешнему виду определить их характеры: занятие обманчивое и неблагодарное.
Рядом со Стродом сидел Дмитриев — свежий, веселый от сознания, что с него снята ответственность за отряд. Он уже был весь на обратном пути в Амгу, и происходящее мало интересовало его.
Запрятался под божницу яйцеголовый фельдшер Капралов; у него непроницаемое, будто застегнутое на незримые застежки, лицо.
Адамский, командир взвода, юркий как ртуть, вертел нечесаной головой, заглядывая в рот, ловя каждое слово Строда.
Кто они, эти люди? Храбрецы, трусы? Как поведут себя в минуту опасности, за пулеметом, в рукопашной схватке, в плену, на допросе? Все было загадкой для Андрея.
В избу в клубах морозного пара ввалился пулеметчик.
— Беда, беда! Пепеляев захватил Амгу, наши
— Да ты рехнулся! Да я за такие шутки!.. — остервенился Строд.
— Вот они расскажут,— показал пулеметчик на троих красноармейцев.
Строд повернулся к вошедшим, но даже он, часто попадавший в таежные передряги, почувствовал себя не в своей тарелке. Бойцы с почерневшими физиономиями, распухшими носами, скрюченными пальцами пошатывались от голода, от изнурения.
Они рассказали о гибели почти всего амишского гарнизона, — Нужно спутать планы Пепеляева,— решил Строд. — Мы возвращаемся в Амгу, чтобы преградить генералу путь в Якутск,
Порхал мелкий снежок, курились наледи, хрустели под но-гами сугробы, таежное безмолвие нарушали треск, скрип, храп, человеческая ругань, оленье хоркание, лошадиное ржание,—< от катящегося вала звуков разбегалось зверье, одни вороны мелькали между деревьями, сопровождая отряд.
^Донауров брел за розвальнями, на которых полулежал больной красноармеец. Время от времени тот просыпался, изумленно глазел на Андрея и начинад свой сбивчивый рассказ о гибели амгинского гарнизона.
Андрей слушал и представлял, как захваченные врасплох красноармейцы выскакивали на улицу и попадали под пулеметы пепеляевцев. Над Амгой в ту ночь стоял морозный туман, люди не отличали своих от чужих, и не было с ними командиров, которые могли бы приостановить панику.
— Молчат они и лезут, молчат и лезут,— повторял боец. — Перед самым рассветом мы впятером спрятались в тайге. Пошагали в Петропавловский, изголодались, обморозились, совсем ослабели. Неподалеку от Петропавловского два бойца легли на снег и не встали, а мы на карачках, но доползли...
Над Андреем посвистели распахнутые крылья, грозвучало карканье, и ворон умчался в тайгу, как раскрещенная тень смерти.
Ворон да ворона — самые добрые птицы, только и советуют: «Кра-ди, кра-ди, кра-ди»,— сказал боец, и это было совсем неожиданно.
Андрей поглядел в седое, с оранжевыми разводами небо. Справа в морозной мгле стояло солнце, окруженное полосами ложного света; слева,,над темной зеленью елей, высились горные вершины. Может быть, оттого, что вершиньі походили на облака, у Андрея появилось радужное настроение.
Горные вершины, в своем величии равные только богу манили к себе, хотелось взвиться над миром, встать на одной из таких вершин и оттуда увидеть все скрытое от сердца от ума Ьще хотелось тишины, близкой к безмолвию Севера ’
Строд решил устроить привал, но Джергэ посоветовал пройти еще несколько верст. ^
’ кочевать надо на Лисьей Поляне. Там юрты есть там сено и вода, однако. р ’
„ ЗЛ 6ЧерУ тайга расступилась, открывая широкую равнину с разбросанными по ней стогами сена; между стогами чернели юрты, слабые дымки курились над остроконечными крышами