Красные и серебряные лисы
Шрифт:
Погрузка успешно закончилась, и матросы суетились, убирая сходни. На палубе я насчитал пятнадцать человек. Маловато, для такой большой посудины. То ли отличительная черта, то ли писк моды, а может, просто из-за холода, но все поголовно носили бороды.
На надстройке, у колеса штурвала пристроился тот самый матрос, что нас встречал. Он что-то настраивал на квадратной стойке. По лесенке к нему поднялся переводчик. Оглядев палубу, скользнув взглядом и по мне, он что-то сказал и палуба слегка покачнулась. Доски со стороны пристани затрещали, корабль медленно поднялся на полметра и отчалил.
Медленно набирая скорость, мы взяли курс на запад. Палуба едва заметно опускалась и поднималась, как бы покачиваясь на волнах.
– Осторожнее на палубе, - сказал грубый, хриплый голос справа. Очередной немолодой бородатый мужчина.
– Порывы ветра бывают коварны. Поскользнешься и вылетишь за борт.
– Спасибо, что предупредили, - на всякий случай вцепился в невысокий поручень, проходивший рядом.
– Скажите, где можно печку взять? В каюту поставить.
– Печь?
– переспросил он, так как я подобрал не совсем верное слово на английском.
– А, понятно. Пойдем, покажу. Только дров могу дать две связки в сутки.
Вместе с ним мы спустились на нижнюю палубу, в небольшую кладовую, где в рядок стояло пять тощих железных печек с кривыми, местами помятыми трубами.
– Каюта справа или слева?
– спросил он.
– Там, - я указала на правый борт.
– Тогда эта, - он ткнул пальцем в изогнутую трубу. Придержав меня за руку, он оглянулся, словно чего-то опасаясь.
– Ты со скворой ведь, верно? Если хочешь, могу предложить место в трюме, с остальными ребятами.
– Да не, нам вполне удобно в каюте.
– Дело твое. Ты с ней давно?
– Не очень. А что такого?
– даже удивился я, учитывая его тон.
– Да ничего, - криво ухмыльнулся он.
– Смотри, чтобы она свое пойло не забывала по вечерам пить. А то к утру придется твое остывшее тело за борт сбрасывать. На прокорм хищникам.
– Это почему? Что за пойло?
– Не знаешь? Они какую-то дрянь пьют, чтобы не мерзнуть. Мы как-то везли пару сквор. Красавицы, что твоя. Так матрос один решил погреть бочок одной из них. К утру вынимали его остывшее тельце из койки. Замерз. Они ведь тепло из тела вытягивают. Незаметно так. Ты вроде медленно засыпаешь, и все, - он рассмеялся, хлопнув меня здоровой ладонью по плечу.
– Спускайся вечером. Посидим, выпьем.
– Подумаю, спасибо, - я ухватил печку и трубу.
– А дрова где взять?
– Там, - он указал рукой дальше по коридору.
– В самом конце. Две связки, - он продемонстрировал два пальца.
– Советую топить вечером.
Когда я вернулся в каюту, Рина забралась на койку с ногами, даже не став разуваться, и сидела с закрытыми глазами, пониже натянув капюшон. Чтобы установить печь, пришлось повозиться. Труба никак не хотела ровно входить в отверстие в заглушке на иллюминаторе. Вторым заходом на нижнюю палубу я забрал две небольшие вязанки дров. Совсем не густо. Часа на полтора, два может и хватит. Отложил до вечера.
Рина вынула руку из-за пазухи, где отогревала их, и нашла мою ладонь.
– Ёлки-моталки, - удивился я.
– Чего они у тебя такие холодные. Ладно, давай сюда, - я засунул ее
– Долго... плыть до этой, Тортуги?
– Торгуты. Пятнадцать дней, если погода будет хорошая.
– Ближний свет. Я же тут с тоски выть начну, как эти, Иночи.
– Иночи не воют, - сказала она, облокачиваясь на мое плечо.
– А ночью в волков не превращаются? Почему? Не знаешь, или не превращаются? Пфф, скучная ты.
По гладкому, словно каток, ледяному морю, корабль мчался со скоростью километров пятьдесят, сорок в час. Качка почти не ощущалась, но первое время было непривычно. Постоянно на верхней палубе несло вахту только трое, максимум четверо матросов, включая рулевого. Продувалась она так, что кровь стыла в жилах, а ресницы сразу покрывались ледяными капельками.
В кубрик к матросам я спускался. Тепло, но слишком душно. Да и пахло там чем-то прокисшим, вперемешку с запахом грязных тел. Рина из каюты почти не выходила. Казалось даже не меняла положения, сидя в одной позе. К вечеру я затопил печь, неосмотрительно засветив зажигалку. Пришлось долго объяснять, что горит специальная жидкость, которую в нее надо заливать. И что это не магия, и что жидкость быстро кончится, если она будет постоянно гореть. Насилу отнял.
Второй день ничего нового не принес. Все тот же холодный ветер, ледяное море от горизонта до горизонта, матросы, напивающиеся в трюме. Капитан и его помощники старались держаться и от меня, и от Рины подальше. Они же запретили соваться к иночи, запертым в клетках в самом нижнем участке трюма.
Минул третий день, четвертый. Камбуз на корабле готовил какую-то мало съедобную дрянь. Все очень жирно, с прогорклым привкусом. С коком я поговорил и запретил себе впредь спускаться к нему, чтобы не испортить аппетит до самого конца путешествия.
К вечеру четвертого дня у меня подскочила температура. Слабости особой не было, но чувство такое, словно кровь вот-вот закипит. Я даже шутил, что печку топить в помещении не надо. Зато за Риной смешно наблюдать. Мое состояние ее сильно обеспокоило, и ходила она с таким серьезным выражением лица, что матросы разбегались при виде ее, стараясь не попадаться на глаза. Я не большой оптимист, но верил, что скоро все пройдет. Как-нибудь рассосется само собой.
Утром пятого дня я проснулся от того, что на палубе кто-то шумел. Гомон матросов сменялся взрывами смеха и какими-то выкриками. Жарко. Голова тяжелая, словно ее набили мокрой шерстью. Обычно Рина спит столько, сколько я, стараясь погреться подольше, но сейчас ее не было. Даже не заметил, как она встала.
– Что там такое, - пробормотал я, спуская ноги с кровати. Влез в штаны, куртку.
– Черт!
– Потянулся до хруста в суставах, но особо не помогло.
Вышел на палубу. Матросы собрались в кучу у правого борта, что-то обсуждая. Даже кок, грязный, словно копался в мусоре, и тот поднялся. Рина взяла меня под руку, подтягивая к себе. Не заметил, откуда она взялась.
– Что там?
– спросил я.
– Иночи, - отозвалась она.
– Они второй день отказываются от еды...
Я вытянул шею, заметив рыжую девушку. Длинное белое платье с оторванным рукавом. Без куртки. Тело бьет крупная дрожь.