Красные облака
Шрифт:
Идёт учёный с работы – дядя Никифор его уже у ворот поджидает.
– Добрый вечер! – говорит. – Что сегодня курим?
Учёный грустно улыбается и вздыхает:
– Берклен.
– А у меня БТЩ! – смеётся дядя Никифор и лезет в карман за кисетом. – Хотите попробовать?
Потом они меняются кисетами, сворачивают "козьи ножки", закуривают и начинают кашлять.
Кашляют они так, что можно подумать: начался обстрел. Или это зенитки грохочут. У обоих уже слёзы из глаз текут, а они всё курят и кашляют, курят и кашляют… Такой у них, значит, табачок хороший, забористый.
Дело
Накашляются дядя Никифор с учёным вдоволь и начинают обсуждать положение на фронте. Потом дядя Никифор спрашивает, как у учёного на работе дела.
– Ничего. Всё хорошо, – говорит учёный. – Только вот, знаете, очень холодно в институте. Боюсь, как бы это не повлияло на собранный материал. Температурный режим – это, знаете, очень важно…
И начинает рассказывать про разные удивительные растения из жарких стран, про экспедиции в Южную Америку и Австралию. Потом про зёрна, найденные во время раскопок у горы Арарат и которым уже чуть ли не пять тысяч лет. Или про пшеницу, что не боится никаких морозов. Или про другую пшеницу, которая может выдержать любую засуху.
– Вот только холодно у нас, – опять вспоминает он.
Дядя Никифор поддакивает и заверяет, что уж для института непременно должны выделить машину дров – есть решение горсовета разобрать пять тысяч деревянных домов, и на Охте уже разбирают. Так что дрова непременно будут.
Учёный говорит: "Возможно, возможно…" – и идёт в свою холодную квартиру.
Скоро пришла зима, и учёный с дядей Никифором перестали курить у ворот. Иногда по утрам мы видели, как учёный шагал через Неву куда-то на ту сторону, в свой институт. А иногда он не приходил ночевать. Дядя Никифор тогда волновался и даже в булочную ходил узнавать: выкупал он по карточкам хлеб или не выкупал?
Из-за этих расспросов и в булочной, и в соседних домах все узнали, что учёный настоящий герой. И другие в институте тоже герои.
– У него же всё есть! – рассказывал дядя Никифор.- И пшеница, и рожь. У них там в институте коллекции зёрен со всего мира собраны. Из семидесяти разных стран. И бобы есть, и соя. А они голодают! Потому что для науки сберечь надо. Вчера вон пошёл – еле ноги тащит. Говорит, надо коробки переставлять. Вот человек!
Ночью мне даже приснились эти коробки. Много-много коробок. В одной хлеб лежит, в другой – булки, в третьей – печенье. "Давай съедим", – говорит Вовка. "Что вы! Что вы! – машет на нас руками учёный. – Это же такая ценность!" А Вовка снова говорит:."Человек для нас ценнее всего! После войны можно поехать и снова набрать таких зёрен".- "Нет, – говорит учёный. – Таких уже не набрать. Их нужно непременно сохранить", – и торопливо закрывает все ящики.
Утром я Вовке про свой сон рассказал. Вовка ужасно обиделся.
– Дурацкие тебе сны снятся, – говорит. – Мне вот приснилось, как я фашистский
Учёного мы не видели недели три. Потом он вдруг пришёл и прямо к дяде Никифору.
– Извините, – говорит. – Нет ли у вас мышеловки?
Дядя Никифор удивился, конечно. А учёный объясняет:
– Понимаете, какая неприятность… Крысы. Вчера снова растащили зерно.
– Как же так?! – ахнул дядя Никифор. – Оно же у вас в железных коробках? Им же не прогрызть?
– Разумеется, – говорит учёный. – И в коробках, и на полках. Так ведь они, проклятые, что придумали!… Забираются на полки и каким-то образом сталкивают. Коробки падают, раскрываются и – пир горой! Мы вчера связывали – связывали коробки… Пока ничего. А вдруг крысы додумаются перегрызть верёвки?…
Мышеловок мы насобирали штук двадцать. А дядя Никифор ещё всю неделю сокрушался:
– Подумать только! Крысы! Все на Ленинград! Фашисты, голод, холод, а тут ещё и крысы!
Однажды учёный пришёл домой и к дяде Никифору даже не заглянул. Дядя Никифор сам к нему поднялся. Дверцу от тумбочки принёс. Для печки.
– Что с вами? – спрашивает.
– Со мной? – переспросил учёный. – Со мной ничего. Хожу вот. Стерегу от крыс зерно. – Он помолчал. А потом подошёл к столу и как стукнет по нему кулаком. Стукнул и тихо-тихо сел в кресло. – Товарищ у нас погиб.
– Снарядом? – спросил дядя Никифор.
– Нет. От голода. Прямо в институте. Сегодня принимал его лабораторию: пуды отборнейшего зерна! Что я жене его напишу?…
Что писать, дядя Никифор не знал. И я не знал. Вовка сказал, что надо написать: "Пал смертью храбрых" – так обо всех солдатах пишут.
А утром мы снова увидели, как побрёл учёный через Неву.
До института ему идти два часа двадцать минут. Это он сам подсчитал. Раньше за полчаса доходил, а теперь вот за два двадцать. Ослаб.
После того дня он пропадал долго. До весны. Дядя Никифор уже и спрашивать устал.
А в мае смотрим – идёт. Прямо к дяде Никифору.
– Здравствуйте, – говорит. – Что сегодня курим?
И достаёт целую пачку "Казбека".
– Угощайтесь, – говорит. – На Первое мая выдали.
Дядя Никифор закурил да как закашляется!
– Кхе, кхе, – говорит. – Совсем отвык.
– Ничего, – улыбается учёный. – Скоро опять привыкнете.
– Скоро ли? – вытирает глаза дядя Никифор.
– Скоро. У нас решили табак высеять. Семена осенью, конечно, соберём, а листья посушим! Покурим! Знаете, какие это сорта? Для лучших сигар!
И он снова начал рассказывать про экспедиции в дальние страны, про удивительные растения, про семена, которые лежат в Институте растениеводства. Лежат в коробках. В целости и сохранности. И даже не знают, наверное, что где-то совсем рядом идёт война, что по Ладоге проложили Дорогу жизни, а под Москвой фашистам так дали, что ой-ё-ёй!