Красные облака
Шрифт:
Весь город обыскали. Нашли. Гамаки. В универмаге "Дом ленинградской торговли". Заготовили их там к лету, а летом-то война пришла…
Отпутали гамаки от палок, сплели вместе, добавили другие сетки: рыболовные, волейбольные – какие только удалось отыскать, да ещё специально доплели, – и получилась всем сеткам сетка! Наклеили на неё сверху куски материи, прикрепили листы фанеры, разрисовали, натянули на крепких тросах – и исчез Смольный.
Лётчики наши прилетели, смотрят: зеленеют лужайки, петляют дорожки, какой-то пруд синевой отсвечивает – а Смольного
Замечательная картина получилась! Пейзаж.
Только, если обычно картины один раз рисуют, то эту пришлось каждый год по четыре раза заново перерисовывать. Иначе было нельзя. На деревьях осенью листья желтеют, а тут – что же получается? Вечнозелёные липы! Новый сорт!
Приходилось спускать сетку, добавлять на картину осенние краски: жёлтые, оранжевые, красные. А зимой надо было покрывать всё снегом, застеклять пруд ледяной коркой.
Приходили весна и лето. Зеленели и опадали деревья. Шли дни и месяцы. А Смольный стоял цел и невредим. Не под толстой стальною бронёй, а под тоненькой сеточкой.
Пуще глаза берегли его от фашистских стервятников наши лётчики, наши зенитчики и наши художники.
Военные художники-маскировщики.
Потому что без воды
Незадолго перед войной в Ленинграде шёл фильм "Волга – Волга". Там весёлый водовоз играл на трубе и пел: "Потому что без воды – и ни туды, и ни сюды!…"
Зимой, когда я шёл на Неву к проруби, я часто его вспоминал. Ему-то что не петь! У него лошадь была с бочкой! А у нас только санки с чайником.
Хорошо ещё, от Невы до нашего дома рукой подать. Вовка даже сосчитал, сколько шагов. Получилось ровно 314.
Нам здорово повезло. Другим приходилось тащиться с Большого проспекта. Или даже со Среднего. Зима, сугробы, мороз гудит, а идти надо. С кувшинами, с вёдрами, с бидонами. Потому что без воды – ни туды и ни сюды…
Раньше я даже внимания не обращал: мытый я или не мытый. Мама мне об этом каждый день раз по сто напоминала. А тут, как не стало воды, непременно вдруг мыться захотелось. Каждый день.
И потом – пить надо.
И суп варить.
И тарелки мыть.
А водопровод не работает. Ни электричества нет, ни воды.
Вот мы с Вовкой и ходили на Неву. Санки мои, а чайник – Вовкин. Такого здоровенного чайника, наверное, во всём доме больше не было. Не чайник, а целая цистерна! Один раз съездишь – на два дня хватает. И очень удобный. Ведро к санкам как привяжешь? Если оно и не свалится, то всё равно расплескается. А чайник закрыл крышкой, в носик тряпочку засунул – и вези.
Вот только в прорубь его не запихнёшь!… Прорубь во льду маленькая, а чайник огромный.
Да с вёдрами никто в
Наливать приходилось кружкой. Вовка стоит на коленях и рукой в прорубь ныряет. Я чайник держу. А за нами – очередь. Последние тихо стоят, помалкивают. А те, кто поближе, – ворчат:
– Долго вы там ковыряться будете? Хватит вам уже!
Эти уже замёрзли, вот и ворчат.
Тут ещё обстрел обязательно.
"Движение по улицам прекратить! Населению укрыться!"
Как бы не так! Потом снова в очереди мёрзнуть? Никто от проруби не отходит.
Обстрел – это не диковинка. Привыкли уже.
Вовка чайник до краёв налил. Теперь задача номер два. Самая главная. Как этот чайник на берег вытащить? Ступенек-то никаких нет. На тех, что были когда-то, – теперь горка ледяная. Можно на четвереньках карабкаться. Можно ползком ползти. Всё равно назад съезжаешь.
Вовка санки вперёд тащит, а они – назад. Вовка скользит, вот-вот сам свалится. Я снизу санки подталкиваю. Называется только "подталкиваю". Ноги-то у меня тоже назад, вниз скользят. Мне бы уцепиться за этот чайник, чтобы наверх вылезть, а я его подталкивать должен.
Всё равно кто-нибудь из нас двоих обязательно шлёпнется. Если я – это ещё не страшно. Чайник цел будет. А если Вовка – тогда плохо. Он же назад полетит, прямо на чайник!… Значит – снова становись в хвост.
Однажды позади нас в очереди какой-то дяденька стоял. В длинной такой шубе!… Шапка на самые глаза налезла. Воротник поднят. А всё равно холодно ему, дрожит. Потому что голодный. Когда ничего не ел – никакие шубы от холода не помогают.
Стоит он и тоже, конечно, ворчит:
– Безобразие… Не могли несколько дырок проковырять, стой тут…
– Вот он щас те даст снарядом, – говорит тётенька в тулупе, поглядывая на небо, – и получишь дырку.
– Насос можно было приспособить, – опять гудит дяденька. Из воротника белый пар идет.
– Насосы все на хлебозавод взяли, – откликается Вовка.
Дяденька не знает, что ответить, и начинает ворчать на очередь:
– Скоро они там?! Надо же понимать – мороз сегодня! Минус двадцать восемь.
… Вот на этого дяденьку мы и шлёпнулись.
Санки у нас тогда раза два скатывались. Но чайник я оба раза спас, поймал. Лезем в третий раз.
Тем временем и дяденька свой кувшин набрал. Пыхтит сзади, карабкается.
Я, когда лезу, вперёд не смотрю. Мне вниз смотреть надо: куда ноги ставить. И он, наверное, не смотрел. Как ткнёт меня головой! Я, конечно, не ожидал, поскользнулся и, совсем уже ничего не соображая, вцепился в санки. Как дёрну их! И Вовку свалил.