Красные облака
Шрифт:
Вовка на чайник летит.
Санки – на меня.
Я на этого дяденьку с кувшином.
А кувшин сам первым вниз скачет.
Главное – это почему-то весь наш чайник на дяденьку вылился. На меня – ни капли, а у дяденьки в бороде сразу стали сосульки расти.
Вовка лежит в снегу и на меня кричит: зачем санки дёрнул!
Я тоже лежу и объясняю, что меня дяденька толкнул.
А Вовка про дяденьку и слышать не хочет.
– Дистрофик ты! – ругается.
– Сам ты дистрофик!-обижаюсь я.
Дистрофиками в Ленинграде называли тех, кто уже
Вовка услышал, что я его дистрофиком обозвал, – вскочил. Я тоже встал.
Смотрим, а дяденька наш в снегу лежит и плачет. Тихонечко так всхлипывает. Мы перепугались.
– Чего вы? – нагнулся к нему Вовка. – Ушиблись?
Молчит. Всхлипывает.
Вовка его кувшин поднял. А тот, оказывается, и не пролился вовсе. Хорошо закрыт был.
– Смотрите, – говорит Вовка, – у вас и кувшин с водой. Всё в порядке. В очереди больше стоять не надо.
Дяденька посмотрел на Вовку и еле слышно:
– Не встать мне, – говорит. – Конец…
– Как это не встать? – насупился Вовка. – Мы поможем.
Я взял дяденьку за руку, Вовка за воротник шубы. Не поднимается.
Те, кто с водой уже, тоже нам помогать стали. Всё равно никак не получается. Тяжело. А люди все слабые.
– Погодите, я сейчас, – говорит тётенька в тулупе. Поставила она ведро и прямо по льду – к тральщику. Тральщик уже целый месяц стоял приткнувшись к стенке. Тётенька покричала-покричала – моряк вышел. Потом ещё другого позвал.
Тётенька к нам назад по льду потопала. А моряки – по набережной.
– Эй! – кричат. – Держи конец!
На меня сверху верёвка – хлоп!
– Привязывай, – кричит, – к санкам.
Тётенька их верёвку к нашей привязала. Положила санки набок. Прямо к дяденькиной спине.
– Давай! – говорит.
Все навалились и перевернули дяденьку на санки.
Так и вытащили.
Моряки сверху тянули, а мы снизу подталкивали.
Домой пришли, когда уже начало темнеть. Вовка всю дорогу молчал, а потом говорит:
– Вот что значит военная смекалка! Верёвку нам длинную надо. Понял?
С длинной верёвкой здорово получаться стало. Вдвое быстрее дело пошло.
Наберём воды, поставим санки внизу, а сами – на гору. Раз, два – и там. А потом за верёвку потянем -и санки наверху.
По два раза в день успевали на Неву сходить. Много нам надо было воды. Мне домой. Вовке домой. Ещё этому дяденьке. Он художником оказался. Дома у него такие картины! Во всю стену.
Потом ещё тёте Вере Смычковой по две кружки давали. Профессору Колловскому. Дяде Никифору. Бабушке Пыпиной. Ананьевым.
На всю лестницу.
У них ребят-то нет. Кто своих на Большую землю отправил, у кого
А воду всем надо.
Потому что без воды – ни туды и ни сюды.
С Васильевского острова, с завода "Металлист"
– Есть кто тут живой? – прогудел в коридоре голос дяди Никифора.
– Есть! – закричал я.
Но дядя Никифор, наверное, меня не услышал.
Потому что я лежал под "наполеоном".
До войны такие пирожные были: слой печенья – слой варенья, слой печенья – слой варенья. Бабушка говорила, что изобрёл их сам Наполеон, потому так и назвали.
У меня, конечно, никаких пирожных не было. Это мама другого "наполеона" придумала.
Утром она поднималась рано. Увидит, что я тоже глаза открыл, и шепчет:
– Ты спи, спи! Я тебе сейчас "наполеон" устрою, тепло будет, – и наваливала на моё одеяло своё, ватное. А на него ещё прошлогоднее папино пальто, ватник… Разве из-под всего этого услышишь человека?
Раскопался я и снова кричу:
– Есть!
Дядя Никифор стулом скрипнул. Сел, значит,
– Ишь ты, устроился! – говорит.- Вставать-то встаёшь?
– А что? – спрашиваю. – За водой?
– И за водой, и само собой. И вообще… Билет вот я тебе принёс. В жакте дали. На ёлку.
Я даже не понял. Наполовину из-под "наполеона" вылез. Сел.
– На какую ёлку?
– В клуб, – говорит дядя Никифор. – Тебе вот и дружку твоему. Подарки будут. Хлеба, говорят, дадут. Без карточек. Да ты что глазами-то хлопаешь? Не во сне я. Вот они – билеты. Вставай!
На столе лежали белые квадратики с печатями. Два. Мне и Вовке. Всё правильно. Не во сне.
На ёлку мы пошли часа за два до начала. Во-первых, идти целых три квартала. А во-вторых, Вовка сказал, что если и вправду будут давать хлеб, то всем может не хватить, надо очередь занимать. Как в булочную.
Клуб был уже открыт.
– Раздевайтесь, мальчики, проходите, – встретила нас тётенька в белом халате. – На второй этаж.
Елка стояла в зале. Не такая, как до войны, но всё-таки ёлка. Настоящая. С зайчиками, с белочками, золотыми стеклянными шишками и с пикой на макушке.
Мы раз пять обошли её вокруг. Вовка даже оторвал несколько зелёных иголочек, посмотрел, понюхал и отправил в рот.
– От цинги помогает, – сказал он. – Из этих иголок специальное лекарство делают. И всем велят пить.
Вдоль стен в зале стояли столы, покрытые большими простынями. Они, как огромные сугробы, окружали ёлку, и было непонятно: что тут главное – столы или ёлка? Наверное, всё-таки столы. Потому что, когда стали приходить ребята, сразу же заскрипели стулья, задвигались скамейки. Вовка тоже дёрнул меня за рукав.