Красные орлы
Шрифт:
За два дня до моего приезда крестьяне сами организовали здесь ревком, в котором три члена. Разбираются в делах еще с трудом. Помогаю на первых порах. Назначили волостную избирательную комиссию из трех человек. Рассказал ей, чем и как она должна заниматься.
Помог ревкому издать приказы: № 1 — о сдаче оружия; № 2 — о формировании милиции; № 3 — об учете бродячего скота; № 4 — об описи брошенных хозяйств.
Вчера выступал на агитационном собрании. Говорил о текущем моменте, о гражданской войне, о сельскохозяйственных коммунах. Присутствовало около ста крестьян. Мою речь приняли хорошо,
Ненависть к врагам революции в этих краях огромная. Сюда частенько наведывались карательные отряды. Здешние мужики никогда не забудут о палаческих преступлениях белых банд…
Омск наш! Масса трофеев. Одних снарядов — полтора миллиона. Красные полки безудержно идут вперед, освобождают города, деревни и просторы Сибири.
С западного фронта тоже радостные вести. Взят Гдов. На Южном — бежит Деникин.
Скоро грянет час полной победы в кровавой борьбе.
В четверг закончу здесь работу и буду нагонять дивизию. Прошел слух, что ее могут перебросить на Южный фронт.
Только бы не свалиться, не заболеть. Третий день преодолеваю слабость. То в жар бросает, то озноб бьет. Но нельзя поддаваться. Надо работать, выступать… Минутами все плывет перед глазами. Стиснешь зубы, еле держишься… Что-то странное происходит со мной. Неужели не одолею болезнь?
Домотался, Филипп. Свалил тебя тиф. Ну, ладно. Лишь бы известили мать о дате… помер, если случится [7] …
7
Эта запись сделана при высокой температуре, в состоянии, близком к бреду. Строчки налезают одна на другую. Некоторые из них невозможно разобрать. — Авт.
Вчера температура была сорок градусов. Томительно долго тянулась ночь.
Лекарств не дают. Их, говорят, и нет в госпитале. Смерть не страшна, но она просто не нужна. Мало прожил и мало сделал… А дома столько родных, близких, знакомых. Я должен их видеть…
Сегодня хочу ехать в Ишим. Надо спешить отсюда.
Появилась сыпь. Особенно заметно на левой руке.
Перевезли На новое место. Говорят, недалеко от Омска. Лежим на полу в переполненной комнате пристанционного здания. Все тифозные. Лечение — один порошок в сутки. Силы убывают.
А ведь в Тушнолобовском я ходил, работал, когда был уже совсем больным. Едва добрался до волостного правления.
Третий день лежу в городском госпитале. Всего же болею сыпным тифом уже 18-й день. Сейчас наступило выздоровление. Болезнь, как видно, победил.
Недавно заходил врач, посмотрел меня, сказал: скоро на выписку.
Сестра объяснила, что после тифа комиссия всем дает месячный отпуск. Вот бы
До чего хочется побывать дома, а по пути заехать в Камышлов, зайти к доброй Прасковье Ионовне, к старым товарищам!
Даже не верится, неужели возможно такое счастье!
Перечитывал дневник. Скупо все-таки записано о поездке домой в августе. Лежу и вспоминаю об этих добрых днях.
1920-й год
Год на побывке
Опять Новый год… На этот раз я встречаю его в госпитале. Выписаться не пришлось. Перед самой комиссией подсек возвратный тиф. Свалил еще на полмесяца.
Возвратный вроде бы легче сыпного. Но жар бывал большой и полное бессилие. Все сознаешь, понимаешь, а двинуть рукой не можешь. Голова и тело в огне. Пытаешься говорить, но язык словно бы сам по себе несет какую-то околесицу. Сосед советует:
— Ты бы помолчал, поспал.
Да разве уснешь!
Год кончился разгромом Колчака, Юденича, Деникина. Прекрасно!
Послезавтра, в среду, пойду на комиссию. По старому стилю это будет 25 декабря — первый день рождества.
Надеюсь на удачу. Мечтаю походить по улице, подышать морозцем, поработать физически.
Уже потерял счет скучным, однообразным дням болезни. Время движется медленно. Ни газет, ни книжек. Почти совсем оторван от живого мира. Единственная радость — в окно глядеть. Там мчат извозчики, ползут обозы, пробегают горожане.
До чего же тянет на улицу. Надоело здесь…
Два месяца не раскрывал дневника. Очень ослаб после болезни, трудно было писать. Да сказать правду и отвык постепенно от этого занятия.
Сегодня снова вернулся к нему, просмотрел и решил не вставать до тех пор, пока хоть кратко не опишу все, что произошло со мной за последнее время.
6 января выписали из госпиталя и предоставили два месяца отпуска для восстановления здоровья.
Через два дня выехал из Тюмени и еще через сутки, т. е. 10 января, вылез из вагона на станции Колчедан (в 17 верстах от Борисовой). Ни в Тугулыме, ни в Камышлове не останавливался.
Попутчиков не оказалось. Закинул за плечи мешок и отправился в Борисову.
Пришел еще засветло. Наш дом был пуст. Семья переехала в Екатеринбург. Там отец работает в губернском отделе здравоохранения.
Направился к бабушке Анне. Она встретила меня с распростертыми объятиями и, конечно, со слезами. Сколько раз ей, бедной, пришлось провожать меня! Сколько она переволновалась из-за меня, когда я был в боях или лежал в тифу!
Я у нее любимый внук, и мне она так же дорога, как и мать.
Из всех сыновей у бабушки дома только Митрофан. Ему еще нет семнадцати. Дядя Сережа ушел в Красную Армию мстить белым за избиение и муки в колчаковской тюрьме.
Неделю, не меньше, я отъедался и отсыпался. Целыми днями лежал на полатях. Потом началась моя обычная жизнь — партийная ячейка, сельсовет, волисполком, школа, библиотека, Народный дом…