Красный корсар
Шрифт:
— При первом ветре. Я знаю всю историю этого корабля с того времени, как взяли первую доску для его киля. Богатая наследница с юга, прекрасная дочь генерала Грейсона должна отправиться на борт «Каролины», и с нею ее воспитательница, ее гувернантка, кажется, мистрис Уиллис. Они ожидают сигнала к отъезду в доме мистрис де-Ласей, вдовы контр-адмирала, сестры генерала и, следовательно, тетки молодой особы. Говорят, что их состояния будут нераздельны, и кто женится на мисс Гетти Грейсон, будет не только счастливейшим из смертных, но, что еще важнее, богачом.
— Так вы говорите, что дом, который
— Да, в полумиле от нас. Этот дом вполне приличен для особы с ее положением. Его легко узнать по этим прекрасным занавесям и тенистым деревьям. Ручаюсь, что во всей Европе не найдется таких прекрасных, развесистых деревьев, как перед дверью мистрис Ласей.
— Очень возможно, — пробормотал незнакомец, снова задумываясь.
Вместо того, чтобы продолжать разговор, он свел его на общие фразы и, повторив, что, вероятно, вернется, удалился в сторону дома мистрис де-Ласей.
Трактирщик посмотрел, куда направился незнакомец, и готов был уже пуститься в догадки по поводу так быстро прерванного разговора, как его внимание привлекла Дезире, которая поспешно выбежала из своего дома и теперь с жаром начала описывать ему в самых резких чертах характер своего мужа.
Незнакомец, разговаривавший с трактирщиком, был Уильдер. Взойдя на холм, на склоне которого раскинулся город, он направился к предместью.
Нетрудно было узнать этот дом среди дюжины ему подобных по развесистым деревьям, о которых говорил трактирщик.
Погруженный в задумчивость, Уильдер приблизился к нему. Его вывели из задумчивости звуки приближавшихся голосов. Особенно один голос, по причинам, не понятным ему самому, заставил его затрепетать.
Он вспрыгнул на маленькое возвышение и, приблизившись к углу, образуемому очень невысокой стеной, очутился вблизи собеседников.
Эта стена окружала сад дома, принадлежавшего мистрис де-Ласей. Летний павильон, несколько недель тому назад почти тонувший в чаще листьев и цветов, стоял недалеко от дороги. Благодаря возвышенному местоположению из него открывался вид: на западе — на город, порт и острова Массачузетса, на востоке — на острова Плантаций и Провидения, а на юге виднелась безграничная поверхность океана. Хотя павильон почти терялся в густой листве, но все же можно было разглядеть его внутренность.
Уильдер узнал тех же самых лиц, разговор которых он подслушал накануне, находясь с Корсаром наверху старой башни. Хотя вдова адмирала и мистрис Уиллис были на переднем плане, зоркий глаз моряка скоро отыскал более свежее и привлекательное лицо Гертруды. Его осмотр был прерван словами, сказанными не замеченным им человеком.
Уильдер направил свой взор на говорившего и увидел сидящего на краю дороги бодрого еще старика, который отвечал на вопросы дам, находившихся в летнем павильоне. Голова его была покрыта седыми волосами, и рука, опиравшаяся на палку, порою дрожала, но костюм, тон, манеры, — все изобличало в нем старого моряка.
— Сударыня, — говорил он немного дрожащим, но еще сохранившим характеризующую людей его профессии решительность голосом, — мы, старые морские волки, никогда не заглядываем в альманах, чтобы судить, с какой стороны подует ветер. Нам достаточно,
— Ах! Точно так же говорил мой бедный дорогой адмирал! — вскричала мистрис де-Ласей, которая, очевидно, находила удовольствие в беседе с этим стариком. — Итак, мой храбрый друг, вы думаете, что судно снаряжено и готово поднять паруса, лишь только ветер…
— Вот другой моряк, который явился кстати, чтобы высказать нам свое мнение! — поспешно вскричала Гертруда. — Может-быть, он не откажется быть судьей в этом деле.
— Вы правы, — сказала гувернантка. — Что думаете вы о нынешней погоде, сударь? Думаете ли вы, что она благоприятна для выхода в море?
— Мало можно доверять погоде, сударыня, — ответил Уильдер. — Кому надо много времени, чтобы убедиться в этом, тот немного вынес из своих путешествий по морю.
В мужественном и звучном голосе Уильдера было нечто до такой степени привлекательное, что все три дамы были поражены. Этому впечатлению содействовала опрятность его костюма. Простую матросскую одежду Уильдер носил с таким достоинством, которое невольно зарождало мысль, что он занимает в действительности более высокое положение.
— Эти дамы, — сказала мистрис де-Ласей, — готовы отправиться на том корабле в провинцию Каролину, и мы выясняем вопрос, с какой стороны можно ждать ветра. Но на таком корабле, я думаю, не имеет особого значения, благоприятен ветер или нет.
— Я думаю то же самое, потому что от подобного корабля ничего нельзя ожидать доброго, с какой бы стороны ни дул ветер.
— Он имеет репутацию великолепного ходока. Что говорю я: репутацию! Мы наверное знаем, что он пришел из Англии в колонии в семь недель, — переход — почти невероятный по быстроте. Но моряки, кажется, имеют свои любимые идеи и суждения, как и мы, бедные жители твердой земли. Извините, если я спрошу мнения у этого почтенного ветерана. Что вы думаете, друг мой, насчет этого судна?
Старый моряк поднялся и внимательно стал осматривать корабль.
— Корабль, находящийся во внутренней бухте, — сказал он, закончив свой осмотр, — такой корабль, на каком может отдохнуть взор моряка.
— Вот огромная разница во мнениях! — произнесла де-Ласей. — Но я думаю, сударь, — продолжала она, обращаясь к Уильдеру, — вы, по крайней мере, согласитесь, что это судно гарантирует полную безопасность?
— Это-то как раз я и отрицаю! — коротко ответил Уильдер.
— Вот удивительно! Этот моряк опытен, сударь, и думает совершенно противоположное.
— Может-быть, в продолжение своей жизни, сударыня, он видел больше моего, но я сомневаюсь, чтобы сейчас он видел так же хорошо, как я. Отсюда до этого корабля слишком велико расстояние, чтобы можно было судить о его качествах. Я видел его ближе.
— Так вы действительно думаете, что есть опасность? — спросила Гертруда, у которой страх пересилил застенчивость.
— Я думаю это. Если бы я имел мать или сестру, — ответил Уильдер, поднимая шляпу, — я бы не отпустил их на этот корабль. Ручаюсь моею честью, что на этом корабле угрожает большая опасность, чем на борту любого судна, которое оставило или может оставить этою осенью порт колоний.