Красный сфинкс
Шрифт:
XX. МОЛОЧНЫЙ БРАТ
На следующий день после военного совета, состоявшегося в замке Риволи, молодой крестьянин лет двадцати четырех-двадцати пяти, одетый как горец долины Аосты и изъясняющийся на пьемонтском наречии, явился около восьми часов вечера к воротам Пиньерольской крепости, назвавшись Гаэтано.
Представившись братом горничной графини д’Юрбен, он попросил позвать синьору Джачинту.
Когда один из солдат гарнизона сообщил горничной о приходе ее брата, она издала удивленный возглас, который можно было при желании
Между тем горничная бежала через двор, как обрадованная сестра, которой не терпится увидеть брата, и растроганно восклицала:
— Гаэтано! Милый Гаэтано!
Молодой человек бросился в ее объятия. В это время граф Юрбен д’Эспломба вернулся в крепость после обхода; Джачинта бросилась к хозяину, присела перед ним в реверансе и попросила позволения побыть с братом, который должен был сообщить ей о чрезвычайно важных вопросах.
Граф захотел взглянуть на Гаэтано и, удовольствовавшись этим, разрешил ему остаться в крепости. К тому же молодой человек не мог задержаться надолго, сославшись на то, что в его распоряжении только двое суток.
Гаэтано без труда заметил, что граф не в духе. Джачинта рассказала ему, что у ее хозяина есть две причины для недовольства своим господином: во-первых, герцог Савойский продолжал дерзко волочится за его женой на глазах у мужа; во-вторых, три дня назад граф получил неожиданное предписание укрыться в крепости и защищать ее до последнего, пока от нее не останется камня на камне. Вдобавок граф Юрбен открыто заявил своей жене и Джачинте, что, если бы ему предложили столь же выгодное место, как в Пьемонте, в Испании ли, в Австрии ли, во Франции — он не преминул бы согласиться.
Гаэтано так обрадовался, услышав об этом, что в приливе нежности заключил сестру в объятия и крепко расцеловал ее в обе щеки.
Комната Джачинты выходила в коридор; горничная привела туда брата и заперла дверь.
Гаэтано издал радостный возглас.
— Ах! — воскликнул он, — наконец-то я здесь! А теперь, милая Джачинта, скажи, где твоя хозяйка.
— Вот те на! А я-то думала, что вы пришли сюда ради меня, — отвечала девушка со смехом.
— Ради тебя и ради нее, — сказал граф, — но сначала ради нее; я должен уладить с твоей госпожой некоторые политические дела.
— И где же вы собираетесь вести столь важную беседу?
— В твоей комнате, если это не причинит тебе особого беспокойства.
— В моем присутствии!
— О нет! Как бы мы ни доверяли тебе, дорогая Джачинта, это слишком серьезный вопрос, чтобы обсуждать его при посторонних.
— В таком случае, что же мне делать?
— Джачинта, ты будешь сидеть в кресле рядом с постелью хозяйки, тщательно задернув занавески кровати, ввиду того, что графине нездоровится, и следить за тем, чтобы
— Ах, господин граф, — сказала девушка со вздохом, — я и не подозревала, что вы такой искусный дипломат.
— Как видишь, ты ошиблась; а теперь, скорее отвечай: где твоя хозяйка, ибо для дипломата нет ничего дороже времени.
Джачинта тяжело вздохнула, открыла окно и произнесла только одно слово:
— Ищите.
Граф вспомнил, что Матильда десятки раз рассказывала ему об этом уединенном саде, где она так часто мечтает о нем. Как только окно открылось, молодой человек спрыгнул в сад; в то время как Джачинта утирала слезы, от которых она тщетно пыталась удержаться, граф де Море пробирался сквозь густые заросли, окликая вполголоса:
— Матильда! Матильда! Матильда!
Услышав свое имя, Матильда тотчас же узнала этот голос и устремилась в ту сторону, откуда он доносился, восклицая:
— Антонио!
Затем влюбленные встретились и бросились в объятия друг друга.
С минуту они стояли, обнявшись, прислонившись к стволу апельсинового дерева, и были не в состоянии говорить — с их уст срывался лишь неясный лепет, способный сказать влюбленным так много без единого слова.
Наконец, оба вернулись из прекрасной страны грез, которую мы видим только во сне, и прошептали одновременно:
— Это ты!
Затем они слились в поцелуе и одновременно выдохнули: «Да!»
Придя в себя, графиня воскликнула:
— А как же мой муж?
— Все прошло благополучно, как мы и рассчитывали — он принял меня за брата Джачинты и разрешил остаться в замке.
Влюбленные сели рядом и взялись за руки; пришла пора объясниться.
Объяснения отнимают у влюбленных много времени; начавшись в саду, они продолжались в комнате Джачинты, которая, как было решено, провела ночь у постели своей хозяйки.
Около восьми часов утра в дверь кабинета графа тихо постучали; комендант уже не спал и был одет — его разбудили еще в шесть часов, когда прибыл гонец из Турина с извещением о том, что французы находятся в Риволи и, видимо, намереваются приступить к осаде Пиньероля.
Граф был встревожен; об этом было нетрудно догадаться по резкому тону, каким он произнес: «Войдите!»
Дверь открылась и, к великому изумлению графа, перед ним предстала его жена.
— Это вы, Матильда! — вскричал он, вставая. — Значит, вы уже слышали новость? Не по этой ли причине вы неожиданно почтили меня столь ранним визитом?
— О какой новости вы говорите, сударь?
— О том, что, вероятно, нам грозит осада!
— Да, правда, и я хотела бы поговорить с вами об этом.
— Каким образом и от кого вы это узнали?
— Я сейчас все вам скажу; из-за этого известия я не спала всю ночь.
— Это заметно по цвету вашего лица, сударыня: вы бледны и у вас утомленный вид.
— Я с трудом дождалась утра, чтобы с вами поговорить.
— Разве вы не могли меня разбудить, сударыня? Это настолько важное известие, что оно того заслуживало.