Красный Стревнятник: Три царя
Шрифт:
– Вероятно, прямое жертвоприношение Гривастых не понадобится. Возможно, есть другой способ, – Мира не стала дожидаться вопроса человека и продолжила. – Певчий этой деревни оказался аностом, и если он не врет про свои степени и награды, то возможно прямого ответа не даст, но направит по нужному пути.
– Метка Лика, – совершенно безразличным и безэмоциональным голосом сказал он. – Даже аносты со своими степенями в миллион лет не разберутся в ней.
Она почувствовала, как он подходит ближе и крепко обнимает её сзади. От него пахло меланхолией и злостью, но он
– Твоё дело собирать, Стервятник, а анализировать дух и его колдовство оставь мудрецам.
Он ничего не ответил, лишь вдохнул запах её волос и прошелся носом вокруг лаурена.
«Возможно, она права, быть может и есть средство»
. Балдур мало понимал в духе, он не мог его почувствовать, попробовать, ощутить эйфорическое прикосновение к душе, но он был знаком с ним. Стервятник воспринимал его как старого приятеля, с которым можно встретиться, побеседовать на изрядно изъезженные темы, читая мысли друг друга, и разойтись по своим делам. Он не понимал его, но был с ним знаком.
Чем чаще они беседовали, тем больше человек осознавал, что суть духа дикого, Личьего понять, и уж тем более приручить, невозможно. Лико мыслит иначе, оно видит иначе, оно дышит иначе. В нём смешивается хаос и порядок, сцепляясь в бесконечном танце духовного творения. Оно говорит с богами и являет их волю на мир живых. Такой дух невозможно развеять, а идти против метки Лика, значит идти против воли богов.
– Подождем пока певчий проспится, и утром у него всё узнаем. Есть причина почему мы выжили, Красный Стервятник, – продолжала она, поднимая раскрытую ладонь к небу. – Есть причина почему ты выкрикнул те слова и спас всем нам жизнь. Я не возьмусь гадать волю богов, но мне кажется, кто-то тайком, с долей маленького интереса, одним глазком наблюдает за тобой.
Балдур протянул руку, и они скрепились пальцами.
– Утром будут нам ответы.
– Утром, – повторил тот.
Он почувствовал, как на душе становится легче, как злость и ярость улетучиваются, словно и не было их вовсе. Он ощущает, как из глубины души, скребя острыми ведьмиными когтями, выползает меланхолия и, нехотя корча отвратную гримасу, покидает его тело. Забвение, именно этого он искал, хотя бы на один вечер.
– Нужно найти Сырника, извинится.
– Подождет. Он наверняка с Яриком сейчас.
Он почувствовал, как она разворачивается, не отпуская его руки.
«Утром», – подумал он. «Утром будет ответ».
Кабачник, заразительно широко зевая и почесывая торчащий из штанов зад, шлепал на кухню, где всё еще тлели угли с прошлого вечера. Как и было приказано, все запасы спиртного убраны в погреб и подавались всем, кроме певчего. Последний, на удивление, провел спокойную ночь, не смотря на опасение некоторых.
В зале пахло квашенной капустой, копченой рыбой и высушенным до состояния пыли укропом. Владелец «Крота», в очередной день не ожидая посетителей, неторопливо обугливал заплесневелый хлеб и сонно помешивал
Он достал тушку копченного леща и покрутив перед лицом положил на разделочную доску. Отрезав первый кусок, кабачник поднес его к прыщавому носу и принюхался, а затем пожав плечами положил на глиняную тарелочку.
Когда Балдур с Мирой подошли к двери комнаты, где спал детским сном певчий, возле неё уже собрались Дэйна, Ярик, Сырник и старик. Ему так и не удалось извиниться перед маленьким аури за приступ ярости прошлой ночью, поэтому он лишь кивнул. Сырник показал ему неприличный жест, и тут-же забрался на плечо.
Дэйна была в походных штанах и белой рубахе с довольно широким декольте. Балдур впервые видел её в таком виде за долгие годы. Он инстинктивно прошелся глазами по её телу, и только потом понял, что она провела здесь уже некоторое время.
– Все еще спит, – наконец подтвердила она.
– Уже нет.
Балдур пододвинул старика и направился к двери, как за спиной раздался голос кабачника:
– Господа благородные колдуны, вы эт самое, жрать будете?
– Накрывай на всех, только копчености свои не ставь, от них несет за две версты. Кашу пожирнее сделай, жира свиного добавь, да ложку масла сливочного если найдется. У нас тут товарищ с похмела умирает.
Кабачник понятливо кивнул Ярику, и почесывая зад, зашлепал на кухню. Балдур приоткрыл дверь и ему в нос ударил ожидаемый запах алкоголя, это был хороший знак. Он зашел в комнатушку с забитыми окнами, в которой было меньше всего дырок и щелей, и тут раздался голос Сырника.
– Паскуда! Гнида хитрая! Как?
Певчий был в кровати и спал сладким сном младенца, а его рука свисала вниз, еле сжимая пустую стеклянную бутылку.
– Как эта шлында лободырная умудрилась проскользнуть? Как? – продолжал причитать Сырник. – Всю ночь ведь не выходил из комнаты, окна забиты, алкоголь и близко не подавался.
– Паскуда, Кабачник.
Балдур гневно выругался и развернувшись направился на поиски злосчастного владельца «Крота», однако тот уже сам стоял в дверном проходе, и с ужасом в глазах смотрел на Стервятника.
– Клянусь, Перуном, не я это…
Балдур схватил его за грудки так крепко, что его длинная рубаха затрещала по швам. Сырник прижал уши и злобно зашипел. Ярость и гнев вновь овладели человеком, ведь из-за ошибки кабачника им придется потерять еще один день. Они переполняли его изнутри, однако в этот раз, они были выбором самого человека.
– Господин колдун, не я это, о божечки, клянусь Родом великим, Перуном громовержцем и Матерью всерожающей, не я это, не бейте меня. 3/4 Продолжал трепетать кабачник.
– Сказано же тебе было человече, не подавай ты самогон один вечер, найдет же пьянчуга способ добраться, а ты заладил, люди грустить будут, и так жизнь не сладка. – Дэйна сложила руки на груди, и опершись на дверной косяк качала головой.
Балдур вместе с кабачником зашел в комнатушку, где заметно похрапывал певчий и что-то бормотал себе под нос. Он саданул ботинком по кровати, и оскалившись замахнулся на кабачника.