Красный туман

Субботина Айя

Дору покинул гостиницу за два часа до полудня. Он ссутулился, так, чтобы голова утонула в плечах, выпятил вперед челюсть и приложил к губам платок, который предусмотрительно испачкал в крови из порезанного пальца. Он нарочно шел медленно, нарочито громко шаркая и кашляя так, что воронье срывалось с коньков крыш. Очень скоро он почувствовал себя утесом, что врезается в волны дерьма - даже нечистоплотные обитатели Нижнего Нешера сторонились его, а то и вовсе переходили на другую сторону улицы. И это тоже на руку, одобрил бы наставник: "Положи клад у всех на виду, под носом каждого - и его ничто не найдет". Именно так Дору зачастую и поступал.

На пропускном пункте все прошло как по маслу. Дору "кашлем" отогнал молодого,

досужего от желания выслужиться капитана. Плохо скрывая брезгливость и нетерпимость к чужим болячкам, капитан однако, не стал подставляться, и проявил участие к болячке. То, как он при этом стремился сохранить дистанцию, не могло не веселить. Точь-в-точь петух, испугавшийся червяка. Глядя в сопроводительные бумаги, он бубнил что-то о несправедливости Создателей и вяло советовал найти в Верхнем Нешере какого-то врачевателя, известного якобы своим даром лечить всякую заразу. Глазки капитана беспокойно ерзали по строкам, выдавая его полную невнимательность к содержанию письма. Капитан торопливо вернул Дору письма, пожелал доброго дня и здравия, и крикнул стражникам, чтоб подняли ворота.

По ту их сторону уже ждала громоздкая свежеокрашенная платформа. Марашанец дошаркал до нее, сунул перевозчику монету и занял место на обитой кожей скамье. Предстоял нудный подъем вверх, но предвкушение чистого воздуха и приятного пейзажа сводили на нет тяготу ожидания. Вздремнуть бы, дать отдых мозгам, а то едва ворочаются. К счастью, перевозчик уже заводил механизм. Действо это сопровождалось скрежетом, лязгом и металлическим рычанием. Платформа дрогнула и покинула причал. Путь ее лежал вверх. Грузная, как беременная корова, и такая же неповоротливая, она поднималась вверх. Дору помнил свой первый полет: тогда ему казалось, что им нипочем не перебраться через балки, мосты и каменные колонны, которые, подобно паутине, делили столицу надвое - Верхний и Нижний Нешер. Но перевозчик правил со знанием дела, выжимая из механизма максимум.

"Спать будешь после, - подбодрил себя же, - если Бессердечному будет угодно - на золотых простынях, в компании золотоволосой чистокровки-инвиги".

От этой мысли в промежности стало тесно. Если все выгорит, даже ее сумасшедший садист-братец не сможет этому помешать.

Некоторое время спустя, платформа причалила к гранитному выступу, где ее поджидала пара лакеев. Один отворил калитку, другой, стоя на вытяжке, пожелал господину доброго дня и всяческих благ. Дору сунул обоим по мелкой монете, за что получил двойную порцию лести.

Верхний Нешер отличался от Нижнего так же, как промежность невинной девицы отличается от промежности старой шлюхи. Улицы чисты едва ли не до зеркального блеска, кусты подстрижены, дорожки посыпаны разноцветным песком. Даже листья на деревьях как будто шуршат по чьей-то указке - не слишком громко, не слишком тихо, а аккуратно в меру. Отдавая дань местной моде, мужчины одеты до смешного нелепо: пестрые и расфуфыренные, в перьях и шелках. Глядеть на них так же скучно, как и на ленивых бойцовских петухов. Женщины, напротив, обезличены шимтой, в одинакового кроя и практически одинакового же цвета платьях. Когда мимо, чванливо щелкая каблуками башмаков, прошествовал пижон в розово-голубом плаще и шляпе с плюмажом разноцветных перьев, Дору порадовался, что ему досталась личина бургера, а не придворного пижона. Тяжело приспособиться к новому обличию, если единственное, что оно вызывает - необратимое желание содрать маскарад и скормить его огню.

Путь Дору лежал в таверну под названием "Пестрая лента". Внутри умопомрачительно пахло печеным окороком, жареной фасолью с луком и сметаной, запеченными в медовый коржах яблоками и игристым вином. Марашанец сразу сосчитал все дни, которые был вынужден обходиться без нормальной пищи. Жаль, что не выйдет насладиться ею и в этот раз - болезный чахоточник, уплетающий свиную голяшку привлечет слишком много ненужного внимания. Поэтому

Дору ограничился стаканом молока и пухлой, как щеки папашиной дочки, пшеничной булкой только что из печи. Цены же, в отличие от еды, аппетитными не были.

Съев половину заказанного, Дору велел принести писчие принадлежности, чиркнул пару строк и за серебряный гарант отправил с письмом мальчишку. Теперь оставалось только ждать.

Сквозь прозрачные, как слезы младенца окна из настоящего стекла, был виден лениво стекающий к закату день. Солнце уже закатилось за унизанный зубами башен и остроконечных крыш горизонт. Зато время, проверенное в праздном безделье, дало Дору шанс воочию убедиться - никому и дела нет до чахоточного мелкого лавочника. Первое время на его кашель оборачивались, но вскоре забыли вовсе. Конечно, будь заведение классом выше, болезного давно бы выставили за дверь, но посетители "Пестрой ленты" были менее привередливы.

Дору нарочно выбрал место, позволяющее держаться особняком от остальных, но при этом оставаться на виду, а не как крыса совать морду в темный угол. Вдобавок, хорошо просматривалась дверь, и от взгляда марашанца не ускользал ни один посетитель. Публика таверны отличалась говорливостью: лавочники, купцы мелкого пошиба, бургеры и мастеровые. И все, как один, приходили с пустыми животами и полными ртами разговоров. За миской сытного ужина и крепкого пива, языки усердно перемалывали слухи. Говорили обо всем: о разбойниках из Нижнего города, называющих себя Черной пятерней, о том, что в порту который день стоят корабли, на которых, вместе с товарами из Шимарийского анклава завезли новую неизлечимую хворь, о падеже скота и дурной погоде. Но больше всего, конечно, обсуждали чеззарийцев, которые, по слухам, уже чуть ли не подпирали спинами стены Нешера. Слушая небылицы, Дору лишь мысленно качал головой: что беднота голозадая, необразованная, что наевшие животы купчишки одинаково бестолковы и падки на росказни. Что уж говорить о содержимом голов высокой знати, которая погрязла в праздности и похоти. Все мозги Риилморы содержаться в головах магистров Конферата - вот кто на самом деле владеет достоверной и наиболее полной информацией о происходящем. И это тоже - часть гениального замысла, как заставить огромную страну добровольно стоять на коленях. И единственное, что пока стоит на их пути насаждения собственной власти - посланные создателями Стражи.

Дверь таверны в очередной раз скрипнула. На пороге появился невысокий молодой мужчина, борода которого молила о цирюльнике, а одежда - о портном. Мужчина направился прямиком к Дору, не спрашивая разрешения сел напротив, посмотрел на спящего пьянчугу.

Не дожидаясь приглашения, Дору произнес обозначенную в указаниях фразу. Чушь несусветная, не знающий подумал бы, что у болезного мозги набекрень встали, и не обратил бы внимания. Но подсевший незнакомец услышал, что нужно, и ответил такой же околесицей в ответ. После встал и зашагал обратно к выходу. Дору последовал за ним, стараясь незаметно расправить затекшие от деланой сутулости плечи. Все-таки еще не время расслабляться, скорее даже - самое время играть со всем старанием. Игра, в которую он ввязался, может выкинуть неприятное коленце в любо момент. Человек, торопливо шагающий впереди, может оказаться крысой не из того лагеря, если за время, пока Дору возился с инвигой, Главного игрока успели взять за яйца.

Одним кварталом выше уже ждал крытый экипаж. Неприметная повозка без каких-либо опознавательных знаков. Но Дору ждал чего-то подобного: он еще не знал Игрока и только собирался узнать его поближе, но чутье подсказывало, что он не понаслышке знаком с предосторожностью.

Хозяин безобразной бороды отворил дверцу, рычагом опустил "гармошку" железных ступеней и молчаливо воззрился на Дору. Марашанец скользнул в салон и позволил закрыть за собой дверцу.

– - Почему так долго?
– было первым, о чем спросил незнакомец.