Красный Вервольф 5
Шрифт:
Склад, где немцы хранили бывшее в употреблении армейское и госпитальное имущество, охранялся плохо. Для серьезных воров он интереса не представлял, а для того, чтобы в склад не проникли местные жители — оголодавшие и обносившиеся — достаточно было полицаев. А те тоже не слишком проявляли бдительность. Один часовой стоял возле единственных ворот склада, а двое других должны были патрулировать периметр.
Неподалеку от здания сельхозтехникума, мы встретились со Степаном. За полгода нашего с Лазарем Ивановичем и его подельниками сотрудничества, мы научились понимать друг друга без слов. Поэтому, когда шли на дело, нам не было нужды обсуждать мелкие детали.
— Где Юхан? —
— Здесь за углом, переодевается в полицайские шмотки, — пробурчал Степка.
— Ясно! Убираем часового у ворот, ставим вместо него эстонца, взламываем склад и…
— Сваливаем! — хохотнул напарник.
— Точно! И пусть Юхан разбирается с соплеменниками.
— Мы-то с Иванычем свалим, — пробормотал Степан, — только они нас и видели, а ты-то как?
— За меня не беспокойся, — хмыкнул я. — Мне этот Серебряков еще сапоги лизать
будет…
— Во! Наше чучело идет!
Я оглянулся. К нам и впрямь приближался здоровяк Юхан в полицайской шинелке и кепарике. За плечом у него тускло отблескивал ствол винтаря. Приблизившись, чухонец кивнул мне и молча застыл, ожидая указаний.
— Снимаешь часового, мы вскрываем склад, затаскиваем труп в него. Когда подойдут другие, их тоже убери, но постарайся без шума.
— Не волнуйся, я уперу! — пообещал тот и показал пудовый кулак. — Бесшумно!
— Давай! — скомандовал я.
И Юхан забухал каблучищами в направлении склада. Мы со Степкой, крадучись, отправились следом. Чухонец и впрямь подошел к часовому. Тот издалека принял его за своего, но диалог не состоялся. Крепкий кулак обрушился на голову полицая и тот свалился, как подкошенный. Юхан невозмутимо занял пост, предоставляя нам делать остальную работу. Мы метнулись к воротам. Степка открыл замок, приотворил створку, а я подхватил то ли дохлого, то ли отключенного эстонца и втащил его внутрь. Дальше мы должны были слинять по-тихому. Кроме ворот, на складе были вентиляционные короба, ведущие на крышу.
Напарник показал лучом фонарика на стопки матрасов, с верхушки которой, до одного из коробов, вполне можно было дотянуться, но я медлил.
— Давай, лезь! — прошептал Степка.
— Уходи один!
— Рехнулся! Ждешь, когда патруль нагрянет!
— Уходи, тебе говорят! Привет Лазарю Ивановичу!
— Ну как скажешь! — буркнул напарник и отдал мне фонарик.
Подсвечивая ему путь лучом, я наблюдал, как он карабкается по матрасам. Через несколько мгновений Степка был уже под потолком. Подпрыгнул, вцепился к край короба, втянул в него свое тулово. И пропал из виду. Было слышно, как он пробирается по вентиляционной системе, гулко отзывавшейся на его ползание. Я подошел к приоткрытым воротам и вовремя. Снаружи прозвучали громкие и нервные восклицания на эстонском, оборвавшиеся в результате двух увесистых оплеух. Я высунулся. Перед Юханом лежало еще два тела. Уж не знаю, какой степени бесчувственности. Я выдернул из-за голенища заточку.
Уж кого-кого, а полицаев в живых оставлять я не собирался. Чухонец помог мне втащить их на склад.
— Что тальше? — спросил он, озирая пыльный хлам, в котором не было ничего ценного.
— Тальше? — передразнил я его. — Дальше скажешь своему хозяину, что я спас твою жизнь. И еще — если он хочет иметь со мною дело, пусть приходит по известному ему адресу и разговаривает, как подобает дворянину с дворянином. В противном случае, я сообщу в гестапо, кто именно организовал нападение на армейский склад! А теперь думай, чью голову Серебряков первым делом положит под топор? Поверь — не мою.
— Я понял, — угрюмо пробурчал чухонец. — Я уйту и все перетам!
И он растворился в
Накликал. Так как пришлось пробираться закоулками, путь до княжеских хором занял в два раза больше времени, чем потребовалось бы, возвращайся я торной дорогой. И в пути меня застиг дождь. Нахлобучив кепарик, подняв воротник и вжав голову в плечи, я брел под весенним дождем, радуясь ему, как старому другу. В спящий дом я постарался войти тихо и не через парадное. Снял мокрое и развесил его прямиком в чулане, где и держал свою «рабочую экипировку». После чего пробрался в ванную. Пощупал колонку. Она была еще горячей. Превосходно! Нет ничего лучше, чем смыть с себя грязь, после ночной вылазки.
Вымывшись, я нагишом прошмыгнул в спальню. Не зажигая света, нырнул под одеяло, сразу оказавшись в горячих женских объятиях.
— Ну и как это понимать? — осведомился я, исполнив извечный мужской долг перед обездоленным женским телом.
Глаша сладко потянулась. Даже в комнате, с плотно задернутыми светомаскировочными шторами окном, было видно, как блеснули в счастливой улыбке зубы.
— Да что тут понимать, Васенька, — сонно проговорила горничная. — Когда год за годом стелешься под старым козлом, у которого стручок увял еще при царе, так хочется почувствовать настоящего мужика. И чтоб культурного…
— Давно ты служишь у князя? — спросил я.
— Хочешь спросить, сколько мне годков? — проницательно уточнила она. —
Тринадцать мне было, когда барыня, покойница, в дом меня взяла, в услужение.
— Как это — взяла? — удивился я. — Крепостное право уж лет восемьдесят, как отменили.
— Отменить-то отменили, — вздохнула она, — да у тятеньки моего землицы было мало, а детишек — десять душ, как их прокормишь?.. Я младшенькая, а старшего нашего, Петеньку, на японской убили… Вот и отдали меня барам… Нет, про барыню ничего плохого не скажу. Она меня учила, как с господами обращаться, французскому опять же… Они с барином всё на французском изъяснялись… И Аскольд Юрич снизошли до крестьянской девки… Тоже учили-с… С пятнадцати моих годочков начали-с… А после барыню холера прибрала, а барин, испужавшись, в Париж перебрался и меня с собою взял… Так с ним и езжу… Даже в Америке была… В Нью-Йорке… Дома там… Страсть Господня!.. За тучами крыш не видно… Еропланы над головами жужжат…
Последние слова Глафира пролепетала еле слышно. Засопела. А мне не спалось. Я думал о том, почему не вернулась Марта? Передумала останавливаться у князя или с нею что-то стряслось? Надо завтра, как только встречусь с своими бойцами, попытаться выяснить… Хотя какое мне дело до этой немки?.. Для утех и княжеская горничная сойдет…
Старый стручок хоть и испортил свою сенную девку, а утолить пробужденную женскую жажду так и не смог… Сон меня все-таки подстерег. Мне снилось, что я удираю от своры псов, которые гонят меня дворами заброшенных домов, спотыкаюсь о торчащую арматурину, падаю, вожак стаи прыгает мне на грудь, открывает слюнявую пасть и гавкает: «Василий Порфирьевич, вставайте, вас спрашивают!»