Красный Вервольф 5
Шрифт:
— У-у, сука! — завыл он, тем не менее, пытаясь дотянуться свободной рукой до валяющегося на полу пистолета. — Мочите его, пацаны!
И тут волчата показали зубы. Пацаны выхватили заточки, финки, даже — немецкие штык-ножи. Я подобрал «вальтер» и выпустил руку Питерского. Тот отскочил к своим и тоже выхватил из-за голенища сапога штык-нож. Вообще парень неплохо держится для обыкновенного школяра. Похоже, его кто-то обучал обращению с оружием, и только силенок не хватает для того, чтобы стать полноценным бойцом. А так, парнишка, похоже, честный. Надо только найти к нему подход. Я вытащил
— Забирай свое оружие.
Он недоверчиво на меня уставился. Потом вернул штык-нож за голенище и мотнул головой мелким своим подельникам, дескать, убирайте пока перья. Забрал у меня разряженный «вальтер», спрятал за пазуху. Я полез в мешок, вынул из него плитку недоеденного волчатами шоколада и демонстративно доел оставшееся — квадратик за квадратиком. Путь каждого кусочка, исчезающего в моем рту сопровождался алчными взглядами ребятишек. Что ж, сами виноваты. Не доверяете дяде, терпите.
— Ну что, будем теперь ждать результата, — проговорил я.
Воцарилось унылое молчание, нарушаемое лишь голодным бурчанием в детских животах, раздразненных съеденными кусочками. Жека не сводил с меня пристальных глаз. Потом кивнул головой — можно. Я отдал ему мешок. Пусть теперь сам кормит свою ватагу. Питерский начал вынимать из мешка продукты, разглядывать их и выкладывать на стол. Кто-то из пацанят, попискивая от нетерпения, протянул было грабку к колбасе, но тут же получил оплеуху. Да, сурово у них, не забалуешь!
— Сразу с голодухи много есть нельзя, — назидательно произнес главарь. — Нас, когда эвакуировали, давали нам только немного жидкой манной каши и теплого чаю. А потом некоторые пацаны забрались на кухню и сперли несколько буханок хлеба и кусков сахара и тут же все сожрали…
— И чё? — спросил рыжий.
— Через плечо! — огрызнулся Жека. — Перемерли. Кто от заворота кишок, кто от кровавого поноса. А я тому, кто в общий хавчик грабли запустит, еще и башку отрежу. Я умею, вы это знаете.
Волчата загудели, дескать, да, знаем. А главарь принялся раздавать им по галете и кусочку колбасы. По подвалу разнеслось слюнявое чавканье. Две девочки приволокли котелок воды и стопку самодельных кружек, сделанных из консервных банок. Мне тоже налили. Я и вежливости отхлебнул. Вода оказалась действительно чистой. Детвора глотала ее, как газировку. К такой жрачке лучше бы сладкого, горячего чаю но так тоже сойдет. Все же лучше, чем всухомятку.
Нюрка придвинулась ко мне, положив головку с жиденькими косичками на плечо. Я обнял ее, машинально, чтобы согреть. В подвале было все же промозгло, а на девчонке, как и других ребятишках, одна рванина. Вон сквозь дырку в шерстяном чулке коленка просвечивает. Как же они зиму-то пережили? И что мне с этой оравой делать? Конечно, я могу просто так встать и уйти. Не моя проблема типа. Сколько таких ребятишек сейчас пухнут с голоду в блокадном Ленинграде? А в — Пскове и других оккупированных городах и весях? Да и те, что живут в глубоком тылу тоже не жируют.
Нюрка угрелась, поерзала замызганной щечкой по моему плечу. Только что не замурлыкала, как котенок. Я расстегнул пальто, укрыл девчушку полою, как крылом. Взгляды пацанов, а тем более — других
— Мать-то ваша где? — шепотом спросил я у Васятки, потому что его сестренка уснула, судя по сопению.
— Мамку гады повесили, зимой еще… — также шепотом ответил пацаненок.
— Немцы?
— Полицаи… Эстонские… Они хотели… Приставали к ней… Мамка одного кипятком ошпарила… Ну они прямо во дворе, на турнике, под самую перекладину подтянули на ремне… Жека их потом выследил… И…
Васятка чиркнул пальцем по горлу. Я покачал головой. Если пацанчик не преувеличивает, то Питерский и впрямь непростой беспризорник. Я осторожно, чтобы не разбудить Нюрку, высвободил из рукавов пальто руки, укутал им малышку и уложил на ящики. Потом поманил главаря пацанской шайки в сторонку. Жека пожал плечами и пошел за мною. Мы отошли в темноту, подальше от сгрудившихся вокруг коптилки волчат. Питерский держал руку за пазухой, хотя шпалер его теперь не был заряжен. Однако это был обманный жест, и он в любое мгновение мог выхватить штык-нож из-за голенища.
— Обучение проходил в ваффеншулле «Предприятие Цеппелин»? — спросил я.
Жека отшатнулся, словно я его ударил наотмашь. Дернул из-за пазухи пистолет. Направил на меня, но курок щелкнул вхолостую.
— Нервы, нервы, агент Питерский, — проговорил я. — Или у тебя другая кличка, Жека?
— Я не агент, — пробурчал он. — Меня не успели заслать, я сбежал.
— Ладно, я не сотрудник СМЕРШ, мне в общем наплевать, заслали тебя или ты сдриснул из «Цеппелина». Я о другом хочу с тобой потолковать… Отправлять пацанят грабить прохожих, зная, что они могут нарваться на эстонский патруль, тебя тоже в ваффеншулле обучали?
— Они без меня на паперти стояли, в помойных баках немецкого ресторана рылись, полицаи в них из винтовок на спор палили — собьют шапку с пацаненка или в голову попадут. Я их собрал, нашел им укрытие, научил добывать пропитание… А ты где был в это время, добрый дяденька?
— Вижу, ты из интеллигентной семьи, — сказал я. — Речь у тебя правильная, когда под блатного не косишь… Где был я, тебе знать незачем. Не о том думаешь. Загубишь ты всю эту бесштанную команду, добрый юноша…
Все-таки мне удалось его пронять. Он сунул бесполезный «вальтер» обратно за пазуху, понурился и проговорил:
— Волька и Христя умерли в декабре от дистрофии, а Кольку застрелил пьяный гауптман в штатском еще в марте. Колька думал, что он гражданский и попытался вытащить у него бумажник.
— Вот, сам же все понимаешь.
— Понимать то понимаю, да только что я могу сделать? Здесь плохо, а если в концлагерь попадут, там у них кровь будут брать для раненых фрицев, а потом — в печку.
— Я подумаю, — сказал я. — Ты проследи, чтобы не объелись, но и не экономьте слишком. Я еще принесу.
— Вы наш, я понял, — сказал Питерский. — Я даже знаю — кто вы!