Красный Вервольф 5
Шрифт:
Пока они обнимались и обменивались вопросами о здоровье родичей, я переглянулся с Карнаусом. В отличие от этих двух представителей «высшей арийской расы», мы с госбезопасником сделали вид, что незнакомы друг с другом. Перехватив взгляд Лаврика, я глазами показал на парочку родственников, дескать, будь предельно внимателен. Юрий Иванович едва заметно кивнул. А я принялся рассматривать экспонаты, выставленные в музее. Экспозиция, кстати, оказалась довольно любопытной, но мне сейчас было не до вникания в подробности археологических открытий.
— Кстати, дядюшка Карл, позволь познакомить тебя с герром Горчакофф! — спохватилась
Немчик немедленно впился в меня взглядом, подошел, протянул жилистую руку.
— Профессор русистики Гейдельбергского университета Бюлов! — отрекомендовался он.
Рука у него оказалась и впрямь крепкая, а ладонь — твердая, как черенок лопаты. Для филолога, дядюшка неплохо скроен.
— Василий Порфирьевич Горчаков! — откликнулся я.
— Вы, случайно, не потомок Александра Михайловича Горчакова, последнего канцлера Российской империи?
По русски профессор действительно чесал лучше иных коренных россиян.
— Увы, профессор, как ни лестно, но я происхожу от боковой линии Горчаковых, так что даже князем не имею права именоваться.
— Тем не менее, Василий Порфирьевич, вы принадлежите к славнейшему роду!
— Благодарю вас, герр Бюлов!
— О, и немецкий у вас превосходен! — обрадовался тот. — Баварский диалект.
— Существенно лучше, чем французский. Я даже намеревался поступать на факультет германистики в Сорбонну, но склонность к авантюрам и финансовые затруднения толкнули меня к поступлению на службу в Иностранный легион.
— Вы служили в Индокитае?
— Да. В Нанкине.
— А я, вообразите, воевал в Мировую, но не на Западном фронте, как наш обожаемый фюрер, а на Восточном. В Пскове впервые оказался в девятьсот восемнадцатом. Тогда-то и заинтересовался русским языком и славянской культурой. И все благодаря этому музею. Так что работать в его архиве для меня честь.
Странное впечатление, мы с Бюловым словно пытаемся доказать друг другу, что действительно являемся теми, за кого себя выдаем. Не, ну я-то уж наверняка, а вот что касается профессора… Кто же из них все-таки притворяется — Марта или ее дядюшка? Ладно, не будем спешить с выводами. Посмотрим, кто из них первым допустит прокол или проговорится. Не исключено, что оба притворяются. Другой вопрос — в чьих интересах. Допустим, фройляйн Зунд искренна со мною, а лжедядюшку не разоблачила, чтобы не поднимать вредного для нас с нею шума. Значит, сообщит мне об этом позже. А если — нет?
— Позвольте, господин Горчаков, познакомить вас с моим коллегой и вашим соотечественником.
Бюлов взял меня под локоток и подвел к Карнаусу.
— Господин Фролов! — назвал профессор своего «коллегу».
Тому я тоже протянул руку.
— Василий Порфирьевич!
— Юрий Иванович!
Ну хоть имя-отчество привычны, не собьешься.
— Господа посетители, — послышался дребезжащий голосок кассира, — музей закрывается. Прошу на выход!
— А что если, мы посидим у меня вечерком? — проявил инициативу Бюлов. — По-русскому обычаю, за бутылочкой смирновской! Марта, детка, ты не откажешься разбавить нашу мужскую компанию?
— Не откажусь, дядя Карл, — улыбнулась та. — Мужчины, пьющие без женщин, быстро превращаются в свиней.
И она подмигнула при этом, явно на что-то намекая, но родственник намека не понял и лишь вежливо улыбнулся.
— Тогда жду вас у себя в двадцать ноль-ноль. Я остановился
Мы с фройляйн Зунд выкатились из музея и кассир захлопнул за нами массивную старинную дверь. Время было обеденное, и я повел свою спутницу в трактир для русских. Сюда пускали даже местных, если у них водились деньжата, но основными посетителями были понаехавшие в город белоэмигранты. Для них играл оркестр балалаечников и ложкарей, артист из местного театра лабал под гитару популярные песни из репертуара Александра Вертинского и Петра Лещенко. Носились между столиками половые.
Марте все это было в диковинку. Округлив глаза, она наблюдала за половыми, с прилизанными и расчесанными на пробор прическами. Хлопала балалаечникам, которые сбацали «Светит месяц, светит ясный…». Выбор блюд фройляйн Зунд предоставила мне. И когда принесли борщ, очень удивилась, что хлебать его полагается со сметаной и пампушками с чесноком. Да и деревянная ложка ее поразила. Впрочем, есть оной было совсем не обязательно. В трактире подавались и обыкновенные — мельхиоровые.
Пока мы насыщались, ни о чем важном не говорили. Я все ждал, что Марта поведает правду о своем дяде, если это, конечно, ее дядя. Сам я, само собой, об этом ее спрашивать не собирался. И вот после борща с пампушками, картофельного пюре и котлет по-киевски, подали самовар с пирогами. Я показал своей спутнице, как чай пьют из блюдца, и она пришла в полный восторг. Со стороны мы выглядели, наверное, беззаботной парой. И другие посетители мужского пола небось удивлялись, как это русский умудрился подцепить эту шикарную немецкую бабу?
— Это не дядя Карл, — вдруг сказала Марта.
Я сделал вид, что удивился. Даже слегка поперхнулся чаем.
— А кто же? — спросил я, откашлявшись.
— Не знаю, — пожала она плечами. — Да только дядя Карл старый и хромает на правую ногу, а потому не расстается с тростью. Кроме того, он не помнит истории, которую часто нам рассказывал. Они с моим фатером учились вместе в гимназии. И однажды напились шнапса до такой степени, что уснули в свинарнике одного бауэра.
— Кому же могло понадобиться выдать себя за профессора филологии?
— А он не может быть из ваших?
Может. Не даром же они с Карнаусом как шерочка с машерочкой. Как бы то ни было, Юрия Ивановича надо предупредить.
— Нет! — решительно ответил я. — Это либо агент СД, либо — английский разведчик.
— И что же теперь делать?
— Ты спрашивала, чем мне можешь помочь?
— Да.
— Вот твое первое задание. Попытайся вытряхнуть из «дяди Карла», как говорят у нас его подноготную. То есть — истинную суть.
— Я поняла. Слушаюсь, товарищ Горчакофф.
— Если уж тебе не терпится обращаться ко мне по-русски, называй меня Васенька.
— Васенка?
— Примерно, только помягче на третьем слоге.
— Придумала! — хлопнула в ладоши фройляйн Зунд.
— Что именно?
— Я попытаюсь его соблазнить!
— Кого же? — нахмурился я.
— Своего лжедядю. Дело в том, что дядя Карл без ума от своей супруги, моей тети Лизхен. Других женщин для него не существует. И если этот человек действительно хорошо изучил профессора Бюлова, он должен проявить стойкость перед соблазном.