Красный Жук
Шрифт:
Разумеется, начальник любой структуры всей душой ненавидит проверки. Не был исключением и Фёдор Иванович У стиков, главный судья не только Петрозаводска, но и всей Карельской АССР. Любителем отдыхать на природе он не был: простреленное в гражданскую плечо не терпело холода и сырости. Потому знал он Степана Ерофеевича весьма опосредованно: пару раз приходилось присутствовать, когда некоторые товарищи рассказывали про свой отдых с банькой, самогоном и рыбалкой.
Поэтому Фёдор Иванович представлял лесника этаким рыхлым субчиком с лакейскими повадками.
Пришедший с ним капитан тем более заставлял отнестись к их простой просьбе со всей серьёзностью и пониманием. Депутат, герой, участник боёв на Халхин-Голе, да и, скорее всего, не только там. К тому же прилетевшие не абы как, а на своём служебном самолёте орденоносцы просили всего лишь прямо сейчас, без бюрократической волокиты, посмотреть в архиве одно дело.
Будь Фёдор Иванович каким-нибудь профессиональным крючкотвором с многолетним стажем, он, скорее всего, отказал бы в такой просьбе. Но участник гражданской, коммунист с 1916 года, перешедший в суд с партийной работы, не мог не пойти навстречу двум близким ему по духу людям.
В итоге председатель ненадолго выделил им каморку, где с трудом уместились дубовый, ещё дореволюционный стол, два грубо сколоченных табурета да подпёртый кирпичом колченогий шкаф, заваленный старыми бумагами. Туда через каких-то полчаса неулыбчивая сотрудница архива и принесла им серую картонку с делом гражданки Некрасовой А. С.
Дождавшись, когда сотрудница выйдет, Командир открыл дело и практически сразу удивлённо присвистнул.
– Чего там?
– Ну и знакомые у вас, Степан Ерофеевич!
– Виктор… – Щербин недовольно посмотрел на Командира, давая понять, что сейчас не время для шуток.
– Пятьдесят восемь – восемь у неё.
– Да ты что!
– А я что? Написано так. Правда, через сорок четвёртую, пункт «в». Итогом, – не выпуская папку из рук, Командир быстро перелистал её в самый конец, – так… вот. Десять лет с конфискацией, Карагандинский ИТЛ.
– Да как же так-то? Пятьдесят восемь – восемь! Это же совершение террористического акта. Давай, Виктор, читай: что там случилось-то?
Командир опять начал листать дело.
– Ерофеич, а ты знал, что у неё дочка есть?
– Нет.
– Некрасова Анна Кирилловна, тысяча девятьсот двадцать пятого года рождения.
– Ясно. Но тем более непонятно теперь.
– Вот, нашёл, результативная часть. Гражданка Некрасова А. С., проживающая по улице Красная, дом… Так, дальше… Двенадцатого марта тысяча девятьсот сорокового года… Так, ага, вот. Тяжкий вред здоровью секретарю партийной организации… городской столовой номер два Сокуру П. Н. Понял, Ерофеич? Секретарю. Вот пятьдесят восьмая и нарисовалась.
– М-да, жалко повариху. Постой, как ты сказал фамилия?
–
– Так это же начальничек её. Гнида. Довёл бабу.
Разделив содержимое папки на две примерно равные части, одну стопочку листов Командир протянул Пласту.
– Давай смотреть. Уверен, что-нибудь да нароем. А то через десять лет, может, у тебя и зубов не останется, чтобы рыбу эту твою анжуйскую есть.
Не прошло и пары минут, как Пласт грохнул кулаком по столу:
– Вот суки.
– Чего там?
– Глянь, кто следователь по делу.
– Секундочку, я тут медсправку изучаю. Так… Ёпт, ещё один. Сокур А. Т. Инициалы не совпадают, значит не брат, не отец, но вряд ли однофамилец. Родственничек, значит. Прекрасно.
– Чего прекрасного-то?
– Как чего? Нельзя родственнику потерпевшего следователем по делу быть. Считай, повод требовать пересмотра дела у нас уже есть. Дремучий ты человек, Степан Ерофеич, как будто в лесу жил.
– Позубоскаль мне тут, позубоскаль, – расплылся в улыбке Пласт. – А чего в справке интересного есть?
– Да написано, что она ему челюсть сломала тупым предметом и два зуба выбила. Я вот думаю: не тянет это на тяжкий вред-то.
– Ясно, зарубочку в голове сделаем и смотрим дальше.
– А по допросам что там?
– Да едрит её в коромысло, со всем соглашается. Да, ударила, да, умышляла. А вот почему ударила, молчит. А следак и не настаивает, то ли знает, то ли ему по одному месту.
Ещё через полчаса Командир оторвался от чтения и передал Щербину листок.
– Смотри-ка, какой интересный документ. И как они его пропустили?
– Как-как, каракули потому что, я вот тоже ни хрена прочесть не могу. Давай своими словами.
– Согласен, почерк у товарища участкового ещё тот. Зато дотошный: время написания протокола вот поставил до минутки.
– И?
– Протокол составлен тринадцатого марта тысяча девятьсот сорокового года в ноль один час девятнадцать минут. Ночи, прошу заметить, – поднял вверх указательный палец Командир.
– Виктор! Хорош выдрюкиваться!
– Выходит, Степан Ерофеевич, тюкнула она его ночью, глубокой ночью, и никак не на работе. Я посмотрел адрес совершения преступления и нисколько не удивился: улица Красная, дом двенадцать, комната двадцать один. То есть по адресу проживания Некрасовой. И да, участковый не поленился, записал орудие преступления – сковорода чугунная.
– Это чего ж получается-то, а?
– Очень похоже, что этот Сокур припёрся к ней домой ночью или поздно вечером. Она его впустила: начальник всё же. Вполне вероятно, нажрался у неё и начал с кулаками лезть или там под юбку, она и не выдержала, отмахнулась сковородкой. Гнида, говоришь?
– Гнида.
– Вот. Надо бы с этим участковым поговорить. Выходит, он первым там оказался, может, живёт неподалёку.
– Поговорим. Ты скажи, как думаешь, хватит этого, чтоб её вытащить?
– Не знаю, тут многое от суда зависит. Узнать бы, что он такого сделал, что она его огрела.