Красный Жук
Шрифт:
– Здравствуйте, товарищ. День добрый, Карл Густович.
Доктор Эмих, знакомый с местными порядками и лёгкой паранойей всего постоянного состава базы, поспешил представить своего коллегу:
– Это Юрий Петрович Спрынов, мой коллега, замечательный врач, травматолог. Мне бы тоже хотелось узнать, что это за танк вы тут ремонтируете. Если можно, конечно.
– Иван.
Здороваясь, Иван успел посмотреть на Тора и, получив в ответ на невысказанный вопрос лёгкий кивок, заулыбался.
– Так это не танк, а танкетка Т-27. Мелочь пузатая. Хотим мы на неё, вишь, пушку «сорокапятку» приспособить,
– Да тоже хотим одну штуку попробовать сделать, чтобы переломы быстрее срастались.
– Доброе дело! Я вот по молодости-то шебутной был, как-то огрёб хворостиной-то, токо и успел, что руку подставить. А она, рука-то, возьми и хрясь – лопни. Срослася-то хорошо, фельшер сказывал, а в непогоду всё одно крутит, будь она неладна.
Для достоверности своих слов Иван сунул под нос Юрию Петровичу кулак, вероятно, полагая, что у доктора в глазах есть рентген.
– А вот года как три назад…
Но что случилось с Иваном года как три назад, Юрий Петрович так и не узнал: практически одновременно Тор закончил разговаривать по телефону, а подошедший Гоги доложил, что курсанты за обе щёки уплетают гречку с наказом сидеть и отдыхать, пока не позовут.
– Кости сейчас будут. Пойдёмте, товарищи, дрель осваивать. Пойдём, Гоги, сейчас всё расскажу.
Пирожки и рыба по-анжуйски
Разумеется, первым не выдержал Братуха. Стоило технику Гоги выйти, как он, положив ложку и откинувшись к стене, тоном прокурора СССР заявил:
– Нет, вы поняли?! Они нас выставили!
– И чё? – неожиданно Егору ответил не Белов, а не отличающийся разговорчивостью Кондрат.
– Как «и чё»?!
– Точно, Братка, мы разве шпионы?! – поддержал Егора Зусь.
– Ай, какие шпионы?! Что ты говоришь?! – аж подскочил Айбек.
– А что не так? Правильно Братуха говорит…
– Заткнись, Егор! – перебил Братуху, не дав договорить, Марат. – Думайте башкой, какими словами кидаетесь.
Постепенно повышая голос, перебивая и не слушая друг друга, заговорили все разом.
– Да я…
– Да ты…
Минут через пять почти всё отделение, забыв про еду, повскакало с лавок и с удовольствием орало, не сильно задумываясь о смысле.
Хрясь! Не пожалев винтовки, Иван с грохотом положил своё оружие на стол.
– А хорошо, что у нас «светки», а не «мосинки» табельными. Да, парни? И покороче, и полегче. И что занятие сейчас у Тора, тоже повезло: будь на его месте Макей или Ян, нарезали бы сейчас круги вокруг этого амбара. А так – лепота. Сейчас пирожков с компотом поем и покемарю. Может, до вечера забудут про нас.
Жуков обвёл взглядом своих товарищей.
– А вы орите, орите. Повыгоняют вас к хренам, как тех, что с плаца в первый день жрать убежали, – мне больше пирожков достанется.
Неизвестно, что сильнее подействовало на бойцов 5-го отделения: то ли возможность вылететь с курсов, то ли осознание того факта, что они бездарно тратят столь драгоценное время, которое можно использовать, например, на сон. Но скорее всего, самой непереносимой для курсантов стала мысль, что Иван захапает все их пирожки. Замолчали все и сразу.
Пирожки Александры
Сладкие пирожки, с яблоками и морковкой, или обычные, с картошкой и капустой, хоть и жарились в достаточно больших количествах, но полностью спрос не удовлетворяли. К тому же единолично решающая, кому и сколько выпечки перепадёт, Александра Сергеевна обоснованно считала, что по-честному – это не значит поровну. Как у всякой уважающей себя поварихи, у неё были свои любимчики.
Младшая дочка купца второй гильдии Сергея Ивановича Шестакова, родившаяся в последний год XIX века, воспитана была в любви и строгости. Увы, это не спасло её от потрясений начала века следующего. Лихоманка революции, а затем и гражданской войны поломала не одну, и даже не сотню тысяч судеб. Не обошла она стороной и купеческую дочь, отмерив ей полной мерой. Судьба её сложилась настолько же трагично, насколько и обычно для одинокой женщины, оказавшейся на переломе эпох.
Появилась повариха в отдельном, тогда ещё диверсионном батальоне, благодаря Пласту. В конце мая 1940 года Командиру по секрету сообщили, что планируемое развёртывание его батальона в бригаду стало делом решённым. Тогда встал вопрос о том, что подразделению нужен классный повар, готовый безвылазно жить в лесной глухомани. И Степан Ерофеевич вспомнил про повариху одной из столовых Петрозаводска, с которой судьба свела его года два назад.
Это гора с горой не сходятся, а люди запросто. Однажды ночью Пласта, которого на тот момент называли Ерофеич или уважительно – Наш Егерь, разбудил звук автомобильного гудка под окнами. Учитывая, что окрест на многие километры не было человеческого жилья, а колея не доходила до заимки несколько сот метров, Пласт вылетел во двор босиком и в исподнем, но с заряженной винтовкой в руках.
Минут через тридцать, когда Пласт, качественно всех обматерив, отвёл душу, а главное, убрал винтовку, набольшие люди Петрозаводска рассказали ему о своей беде. К ним ехал ревизор из самой Москвы. Причём ревизор этот, по сообщению добрых людей, был просто зверь лютый, которому посадить человека – как другому высморкаться. Но… Те же добрые люди подсказали, что есть у ревизора слабость. Есть! Как не быть? Все мы, люди-человеки, не без греха. Любил ревизор блюда из рыбы.
– Так за чем дело стало, везите. Мировую уху забацаем, да и коптильня не простаивает, – разглядывая грузовик-молоковоз на своём дворе, предложил Пласт, пребывая в некотором очумении от стоящей перед глазами картины.
Как они умудрились пропихнуть машину до его дома, становилось понятно, стоило лишь взглянуть на чуть дальше стоящий второй грузовик, вокруг которого кучковались измазанные землёй люди с лопатами. Судя по одежде и смутно знакомым лицам, – чиновники рангом пониже, те, что, так сказать, всегда на подхвате.