Край вечной войны (сборник)
Шрифт:
Позади затормозившего нео тоже послышался яростный рев – соплеменники мохнатого воина требовали того же, что и воевода от своего дружинника.
И они ударили. Одновременно. Так же, как день назад улыбнулись друг другу перед тем, как разойтись в разные стороны, очень надеясь на то, что им никогда больше не случится встретится снова.
Туман был плотным, словно шамы очень постарались, наводя свою уникальную маскировку. Но в то же время это была не искусственная взвесь, поддерживамая лысыми мутантами. Этот туман был живым. Он колыхался, расступаясь впереди и смыкаясь
– Вот ведь, етишкина жизнь, – с досадой проговорил Федор, глядя на окровавленный меч, зажатый в руке. – Кажись, всё, отвоевался.
Свободной рукой он расстегнул подбородочный ремень и скинул на серую траву шлем, смятый в лепешку страшным ударом.
– Пррравильно, хомо, – раздался впереди хриплый донельзя, но все еще знакомый голос. – Больше он тебе не понадобится.
Из тумана вышел нео, поигрывая дубиной, покрытой как засохшей, так и совсем свежей кровью.
– Это Крррай вечной войны. Место, куда уходят мерртвые после смеррти, и где врраги вроде нас будут биться дрруг с дрругом вечно.
Федор посмотрел на грудь мутанта, разрубленную в области сердца… и усмехнулся.
– А оно тебе там, на земле, не надоело? – поинтересовался он.
Нео задумался на мгновение… и опустил дубину.
– Надоело, – признался он. – И кушать охота, будто и не умеррр.
– Аналогично, – сказал дружинник. – Поэтому есть предложение. Думаю, аспиды, погибшие в бою, тоже попадают сюда. Может, пойдем поищем нашего? Огниво, сухарь и вода у меня с собой.
– Ты пррав, хомо, – ощерился нео. – Кстати, хотел спрросить да забыл – кто такие Ёшка, Етишка и Шаррашка, которрых все врремя поминает твой наррод?
– Национальные герои, – отмахнулся Федор. – Типа ваших Керра или Рренга, которых вы тоже постоянно вспоминаете когда надо, и когда не надо. Пошли что ли. По одиночке нам с аспидом не справиться.
– Это точно, – согласился нео.
Андрей Левицкий
Путь к Богу
Я нео умный. Я вести этот люд перед собой. Вязать ему проволока руки крепко-крепко. Люд идти вяло, туда-сюда шатайся, вроде слабый и больной люд. Такая картина. Я его звать: Четырехглаз. Говорить: «Ты, Четырехглаз, идти резвей», и дубинкой в спину тык, тык! А он в ответ ругайсь, мне смешно, я смейсь.
Идти недолго-некоротко, через дикий лес. По дороге из-за дерева – осм выскочить и на нас как прыг! Я его дубиной в голову. Мерзка тварь! Вонюч, гадок осм. Хотел его сожрать, но не стал. Поспешать надо, до ночи к Горе прийти, ночь в лесу опасно даже для меня, сильный Дрым.
Лес кончайсь, и мы с Четырехглаз к Горе выходить. Пребольшая Гора, а в верхушке дыра-яма глубока, широка, в ней лагерь нео. Наибольший лагерь по всему Подмосковью, где я, Дрым, поживаю.
Вкруг Горы пустырь. Там бочки ржавы, железяки с земли торчат, лужи воды, грязюка непомерна. И мины. Это нео с Горы мины делать. Если наступить или проволоку зацепить – большой бабах руки-ноги долой, голову долой, всё долой. Проволоки те зваться: рас-тяж-ки. Еще тут ямы, дыры, норы. Слыхал, под пустырем ватага мутов живет, каких больше нигде не видано. Зубастеры зваться, у них один самый старший большой мастер-зубастер – вождь
Только мы по пустырю идти, как навстречу трое нео из патруль-отряд. У двух копья остры, а у старшого – ружье. Он в меня ружьем – тык! – другие нео копьями – тык! – и старшой такое говорит:
– Ты куда это, дикий нео, люда ведешь?
– А это к вашему Большой Голове веду, – отвечаю доброзычливо.
Младший нео, такой верткий подлец, в меня снова копьем – тык! – и кричит тонко:
– Дай я дикаря прибью, старшой, он может шпион!
– Чей, Хруз? – пытает старшой. – Чей шпион может быть дикарь нео? С Кремля, что ль, шпион? Или может осмов шпион? Ты тупой совсем.
– А я не знаю! – кричит Хруз и копьем в люда – тык! – А его зачем ведет?
Четырехглаз ну давай шататься и стонать.
– Ты мне люда не порть, – говорю я Хрузу и к старшому снова: – Он старый люд просто. Видеть, шерсть на башке белый уже. Я слыхал, на Горе в лагере вашем есть великий Железный Бог. Шэмом звать. Правда ли?
– Тебе зачем, дикарь? – ворчит старшой.
– Хочу люда вашему наистаршому Большому Голове подарить. Чтоб жертва Шэму была, чтоб любил накрепко и вас, и меня полюбил. Всем польза: Богу польза, вам польза, мне польза. Только люду не польза. Как думашь, за то наистаршой меня в вашу ватагу взять?
– А зачем ему? У нас в ватаге нео много сильных, боевитых.
– Ну, я побоевитей-то буду, – говорю.
– А ты откуда такой пришел, дикарь?! – снова кричит Хруз и снова в меня копьем тык!
– Докажи! – велит старшой.
Ладно, я тогда копье у Хруза вырвать да об башку его сломать. Это толст копье, крепок, но я его легко ломать. Хруз опритомнил чуток. Я тогда его хвать да как кинуть – далеко улететь, хорошо. К дождю, надысь. И правда сильный я нео очень.
Третий нео, который всё молчать, аж присесть с испуга и голову руками накрыть.
Старшой тогда ну в крик:
– Ах-ха! И правда, сильный дикарь! Раз так, Зап, веди его с людом до Большого Головы. Чую: будет сегодня знатный жрачь. А ты, Хруз, встань и сюда иди. За то, что дал дикарю копье сломать об свою дурну башку, будешь наказан сильно-больно.
Вот такая картина. Зап тогда вести нас с Четырехглаз в лагерь по склону Горы, тайной тропой. На склонах нео мины ставить, опасны проволоки-растяжки тянуть.
На Горе по самой верхотуринке стена идет большая. Ее предки людов строить издавна. В ней врата большеченные, но есть и дверь, нас в нее пустить. Люд всю дорогу молчать, Зап молчать, я молчать. Так и идти в великом молчании.
Глядеть я лагерь нео: ох и велик лагерь, ох и хорош! Там домищи стоят, тут кострищи горят. Нео толпами. Галдеж, шумлеж. А в центре лагерь – о-о-о! Сам Железный Бог!
Шэм как три люда высоты. Широкий-широкий. Первый раз глянешь: ну, вроде машина. Второй раз глянешь: как будто люд! Или не люд, а может нео… Или мехалюд? Стоит на двух ногах, и даже голова есть, только квадратная вся. И без шеи. Нео Его всего холстиной обмотать, всяко на Него повесить, на плечах Евонных ожерелье из черепов – красота! Грозность! Силища! Вокруг Шэма кругом земля потоптана и остры колья мне по пояс. В них калитка. Страшен Железный Бог, могуч. Люд мой как его увидать – так прямо столб-столбом, встать и не шевелить, только ротей раскрыть.