Край вечных туманов
Шрифт:
– За Бога и короля! – заорал Шаретт громовым голосом. Лицо его сейчас было просто безумно.
– Что же они будут делать? – прошептала я.
Раздались крики, призывающие толпу расступиться. В рассеявшемся море людей, в неожиданном проеме, возникшем среди толпы, я увидела десяток обезумевших лошадей. В их налитых кровью глазах еще отражались последние отблески пожаров. Лошадей насилу сдерживали цепи, прикованные к железным кольцам, вмурованным в стену. Какие-то люди подошли к ним, словно ожидая приказа. Шаретт махнул белым платком. Освободившиеся
Пыль поднялась столбом, и трудно было что-то понять. Кто мог, тот сразу бросился наутек. Среди остальных началась давка, люди падали друг на друга, кричали, хрипели. Но я старалась не видеть этот кошмар. Я помнила, что там, посреди площади – люди. Люди, вкопанные в землю по самую шею. Можно ли было изобрести более варварский способ казни?
До меня донесся смех – ликующий, сатанинский. Я не была уверена, что это не галлюцинации. Но если смех все же был, то он мог принадлежать только Шаретту. Только ему.
Кто знает, сколько продолжался этот ад… Лошадей удалось поймать, усмирить. Леденящее душу зрелище открылось на площади. Земля и песок пополам с кровью, куски мозга, выбитые из голов… Кроме республиканцев, бешеными лошадьми были затоптаны и повстанцы, не успевшие взобраться на дерево или убежать. Площадь посыпали песком, как римскую арену после боя гладиаторов. Шаретта не было видно. Но он вскоре появился – смеющийся, довольный, с безумным блеском в глазах. Маньяк… Да, я нашла точное слово.
Бандит, нацепивший на себя шляпу судейского, снова что-то зачитывал, но ничего не было слышно. Дело касалось мэра Машкуля, республиканца Жубера. Ему, избитому до полусмерти, но еще живому, палач по приказу Шаретта маленькой пилой отпилил кисти рук.
Затем на площадь вывели целую группу синих – я насчитала тридцать человек. Из вежливости или в насмешку им оставили их трехцветные республиканские кокарды. Пленники были в длиннополых мундирах с широкими отворотами, в портупеях, перекрещенных на груди. «Как Гаспар», – мелькнула у меня мысль.
– Мы будем убивать вас маленькими партиями! – заорал кто-то из окружения Шаретта. – По тридцать человек и каждый день! Это называется убивать «четками», ей Богу, славно придумано!
– Пойдем, – сказала я Брике. – Пойдем быстрее!
Я не желала созерцать это дальше. С лихорадочной поспешностью спустившись с дерева, я зашагала прочь от площади. Да-да, подальше отсюда, и как можно скорее. По крайней мере, на расстоянии все будет казаться не таким ужасным.
– Мы не останемся здесь, Брике. Пусть нас лучше убьют синие, но мы не останемся у Шаретта ни за что. Иначе я в один прекрасный день сойду с ума.
Я вдруг почувствовала странное воодушевление. Выход найден! Еще минуту назад мне казалось, что я попала в заколдованный круг и мне некуда деться. Это угнетало меня. Теперь я знала, что сделаю. Я уеду из отряда Шаретта и присоединюсь к какому-нибудь другому вандейскому предводителю. Не может быть, чтобы все они были похожи на Шаретта. Если он ненавидит их, стало
– Мадам, да постойте вы! Неужто вы не замечаете? Тот толстый увалень уже который час за нами бродит.
Голос Брике возвратил меня к реальности.
– Ты хочешь сказать, что за нами кто-то следит?
Я обернулась. Сумерки уже сгустились, но отблески затухающих пожаров разгоняли ночную темноту. Брике был прав, кто-то шел за нами.
– Что вам угодно, сударь? Мы вовсе не нуждаемся в вашем обществе!
Мне показалось, что массивная тень злорадно засмеялась. Свет упал на лицо незнакомца. О, я легко узнала эти слипшиеся светло-каштановые волосы, обрюзгшее лицо, косо стесанный подбородок.
– Какой ужас, – прошептала я в замешательстве. – Герцог де Кабри?
Он снова плотоядно засмеялся, приближаясь ко мне.
– Узнали, не так ли? Конечно!
Я молчала, подсознательно чувствуя, что смеется он потому, что получил возможность сделать мне какую-нибудь пакость.
– Как чудесно то, что мы снова встретились, мадам. Правда? Ведь при прошлой встрече мы и словом не обмолвились. Но я вижу, что вы не очень-то рады нашей встрече. Это на вас холодный душ так подействовал, что ли? Ведь это я толкнул вас в воду, хотя вы и предпочли не жаловаться на мой поступок.
– Вам незачем сообщать мне это. Я, как и раньше, считаю вас мерзавцем. Но поскольку судьба свела нас в одном лагере, я полагаю…
– Все, что вы полагаете, ошибочно, будьте уверены. Вы полагали, что меня расстреляли синие, а я жив. Я спасся, как и вы. Вы полагали, что больше не повстречаете меня, а вышло иначе. Судьба явно идет против вас.
– Прощайте, – сказала я холодно. – Ни до чего умного вы, как я и ожидала, не додумались.
– Вы не уйдете, – произнес он угрожающе и в то же время упиваясь своими словами.
– Интересно, что же мне помешает?! – воскликнула я.
– Человек, которого вы видите перед собой. Мне приказано прикончить вас одним выстрелом, если вы попытаетесь покинуть Машкуль или убежать из отряда.
Эти слова, как смерч, пронеслись у меня в голове, дошли до сознания. Кабри преследует меня по приказу сверху. Но, черт возьми, усерднее и страшнее тюремщика трудно было найти.
– Кто же вам приказал стеречь меня? Шаретт?
– Да.
– И зачем?
– Затем, чтобы уложить вас к себе в постель, дорогая. Уж вам-то это должно быть ясно. Увы, милочка, нынче для вас нет никакой иной перспективы. Только объятия кровавого графа де Шаретта де ла Контри. И я очень рад уверить вас, что любые ваши уловки будут тщетны. Я – вы это сами прекрасно знаете – не поймаюсь ни на какой крючок. Так что не тратьте усилий и не создавайте всякие увлекательные планы в вашей изобретательной головке. И мне чертовски приятно говорить вам это.