Крайний
Шрифт:
Отец с матерью перешли на квартиру к одному человеку. А тут Центральная Рада. Самостийна Украина. Погромы один за другим. Потом опять советская власть. Зеленые с переменным успехом.
И вот 19-й год. Отец с мамой неустанно работали на разных участках, куда их направляла партия, членами которой они стали. Надо было наводить порядок в Чернобыле и вокруг. И они наводили. Конечно, не исключительно сами, а в одном ряду с сотнями других товарищей.
Так, мой отец Моисей Зайденбанд, составлял списки религиозных евреев богатого содержания, которые вдвойне представляли
Чтоб доказать свою нелицеприятность, он зашел с тройкой вооруженных уполномоченных и в дом к своему отцу — раввину Нислу. Потребовал выдать ценности и религиозные книги реакционного содержания. На что раввин ударил сына Талмудом прямо по голове. К счастью, обошлось без увечья, так как Моисей находился в красноармейской шапке со звездой и острым верхом из тонкого войлока.
Раввина забрали в тюрьму. Продержали месяц.
Моисей наведывался к нему каждый день, обязательно при свидетелях, и требовал агитировать за советскую власть.
Раввин сказал ему громко и по-русски:
— Моисей. Я воспитал тебя хорошо. Ты Тору наизусть знаешь, я рассчитывал, что ты тоже будешь раввином. Меня упрекнуть не в чем. Ты меня можешь убить лютой смертью, но ты ж знаешь, что у меня под шкурой золото не зашито. А тебя я на всякий случай еще раз проклинаю на русском языке. Ты ж теперь по-еврейски не понимаешь.
Отец, доведенный до отчаяния своим позорным положением, написал письмо в ЧК, что раввин Нисл Зайденбанд прячет золото в огромных количествах, но не признается. И так ему, Нислу и надо будет, если его прилюдно казнят. Потому что детям есть нечего в Москве и Петрограде.
Письмо не осталось без внимания, раввина сильно били, но ничего не выбили. Он кричал молитвы без толка. Несмотря на то, что большинство его мучителей также являлись евреями и вполне понимали язык, его обзывали и в отчетах писали, что раввин на допросах ругает коммунизм.
Его выпустили покалеченного.
За это время дом его разграбили кому не лень, деваться ему было некуда, и он бродил по Чернобылю с молитвами. Его боялись и гнали. Моисей при встрече лично на него плевал.
Вскоре в город ворвались зеленые. Красные, в том числе Моисей с Рахилью, бежали для подготовки обратного наступления. А раввина схватили зеленые бандиты и по неясным отголоскам содрали кожу с живого, приговаривая, что он под ней прячет золотые царские червонцы.
Когда вернулись красные, а с ними Моисей с Рахилью, они очень переживали. Жалели раввина. А с другой стороны, продолжали деятельность по выявлению врагов.
И вот разразилась трагедия. Их обоих вычистили из партии в 1927 году. Как еврейских националистов. Припомнили отца-раввина и другого отца-приказчика. Моисей писал в разные инстанции, что отец его погиб от зверских рук зеленых бандитов, а тесть был совершенно ни при чем по причине неизвестной болезни. Но партия ничего не слушала.
И на их — Моисея и Рахили — головы
И мало того, в Остре их не оставляли привидения прошлого. Именно в Остре обосновался и пустил свои корни Соломон Вульф, бывший богатей. Когда до него дошло, что Рахиль Полиновская в Остре, он нахально явился к ней с провокационным разговором на еврейскую тему. Закрывали синагогу, а он хотел, чтобы не закрывали. И мутил воду среди евреев. А тут дочка бывшего сотрудника. На деньги Вульфа в гимназии училась. Преданность за все хорошее и так и дальше. Рахиль подвела его к порогу и громко выгнала, чтоб видели люди.
Люди видели.
И вот мои родители, которые к тому времени уже выучились на зоотехников, перебросились на животных. Работали добросовестно. Природный ум не давал им совсем пропасть, и они держались на одной ножке над пропастью между двумя сторонами одной медали.
Постепенно стали дома говорить по-еврейски. Чтоб я не понимал. Но в Остре не понимать по-еврейски долго — невозможно. И я стал понимать и тоже говорить на идише. Таким образом дома громких подозрительных разговоров они вести не могли ни на каком языке. Только когда оставались одни.
Из близко знакомых в Остре образовался только Винниченко, помощник отца и мамы в их профессиональной деятельности.
И вот папы нет.
И вот я лежу возле своей родной мамы Рахили и слушаю ее речи. И вся их жизнь промелькнула перед моим внутренним взором. Без учета Великой Отечественной войны.
Мама закончила свой рассказ такими словами:
— Как быстро, как быстро, зуннэлэ. Как быстро. Никто и представить не мог, что так быстро бывает.
И замолчала.
Я окликнул ее, но она не ответила. Задул каганец. Но не спал. Сон не шел. Пока в другой комнате не затихли Янкель с Наталкой.
Из нашего приезда в Рыков Янкель не сделал тайны. Никто не удивлялся, что в праздник у Наталки Радченко гости. К Янкелю и к маме уже привыкли, мама вроде родственница Янкеля. А я так Пришей-пристебай.
Первого числа к Наталке заглянул сосед. Поздоровался с Янкелем, с мамой.
Представился:
— Щербак Охрим Юхимович. Учитель из Козельца. Рыковский, с Наталкой в козелецкую школу бегали. Восемь километров туда — восемь сюда. А бывало, что сюда и десять. Так, Наталочка? — подмигнул он хозяйке.
Наталка по-дружески приобняла его за широкие плечи.
Я машинально ответил при пожатии:
— Зайденбанд Нисл. В гостях у Наталки.
Вижу, Янкель стал как земля.
Наталка быстренько взяла Охрима под ручку — и за стол. Закуска со вчерашнего, выпивка. А меня из горницы вытолкала:
— Иди до Рахили посиди. Поговори. Она скучает.
Шепотом. Даже и не шепотом, а шипением. Как огонь, когда водой заливаешь.
Я и сам понял свою глупость. Но мы ж с Янкелем заранее не обсудили. Тем более обидно, что в голове у меня всегда жило мое второе родное имя — Василь Зайченко. А тут не щелкнуло. Короткое замыкание.