Кречет - 3
Шрифт:
Но Жоэль Готье уже узнал Турнемина, он позволил уложить себя на подушки, набитые овсяной половой, и теперь не спускал с него счастливых глаз.
– Вы приехали! Благослови вас Бог!
– Как только я получил ваше письмо, я сразу же отправился в путь, сказал Жиль мягко, пожимая руку умирающего.
– Я счастлив.., я так молил.., чтобы успеть.
Послушайте.., меня покидают силы...
Тут на плечо Жиля легла рука священника.
– Сударь, уступите мне место. Вы поговорите после...
– Нет.., нет, пусть он останется!
Старый Жоэль почти кричал. Священник не
– Нет, извините старого человека, господин приор, вас побеспокоили из-за меня...
– Конечно! Аббат Редон заболел, у него лихорадка, и, чтобы уважить вас, пришлось пойти мне...
– Тогда уважьте и это мое желание. Господин приор, пусть Бог минутку подождет. Я должен, должен.., поговорить с шевалье. Ах, я чувствую, что смерть приближается...
– Но если она вас заберет раньше, чем вы исповедуетесь? Подумайте о спасении вашей души!
– Моей души?.. Она будет.., ох, как я страдаю... Она будет в большей опасности, если я не выполню свой долг... Во имя спасения моей души, всего минуту. Господин приор.., всего минуту...
Пораженный силой духа этого изможденного тела и требовательным голосом, больше похожим на слабое дыхание ветерка, священник согласился, но предупредил:
– У вас мало времени!
Молодой человек снова наклонился к умирающему, рука которого тянула его из последних сил, так что через секунду ухо Турнемина почти касалось губ старика.
– Я знаю.., где это, - выдохнул старик с непередаваемым оттенком торжества.
– Что это?
– Сокровище! Сокровище посланника Рауля... Я знаю, говорю вам... Подождите.
Его рука оставила Жиля, проскользнула под соломенный тюфяк и достала маленький пакет, запечатанный красным сургучным крестом.
– Возьмите! Спрячьте его!.. Я написал все, что знал. Найдите его! Спасите замок! Вернитесь в него... Кречет.., и помолитесь обо мне...
– Но почему мне, а не Пьеру? Ведь он очень нуждается!
– Нет, это принадлежит вам, только вам! Пьер и женщины после моей смерти уедут отсюда...
Теперь священника... Быстро! Быстро! Я чувствую, что отхожу...
– Ступайте с миром, Жоэль Готье! Я позабочусь о ваших родных!
Жиль позвал священника, и все остальные, бывшие в комнате, опустились на колени. В течение некоторого времени слышались шепчущиеся голоса священника и умирающего, голос Жоэля все слабел и наконец умолк. "Мир праху его", - провозгласил священник и благословил покойника.
– Он умер, - сказал приор, вытирая тонким платком капли пота со лба. Настало время женщинам приниматься за работу!
Но поднялась только Анна, она встала и, как требовал вековой обычай, пошла остановить часы закрыть черной тканью единственное зеркало висевшее на стене, и опустошить все сосуды с водой: кувшины, ведра, тазы, чтобы освободившаяся душа не утонула в них. Мадалена продолжала стоять на коленях, она плакала, обхватив голову руками. Мать строго позвала ее.
– Мадалена! Надо обмыть и обрядить покойника. Отправляйся и приведи парикмахера и одевальщицу мертвых.
– Дайте этому ребенку вволю поплакать, - оборвал ее священник.– Мы с Жанно возвращаемся в Сен-Эспри, - сказал он, указывая на скучающего маленького певчего, -
Потом, обернувшись к Жилю, который, не осмелясь подойти к Мадалене, утешал Пьера, приор добавил:
– Оставьте их с их горем. Скоро из Пледельяка придут люди и помогут им, а вы, господин шевалье, не хотите ли воспользоваться моим гостеприимством? Я аббат Мине де Вийепе... До дробления владений мой отец, он умер пять лет тому назад, был главным управляющим Лаюнондэ. Он, как и Готье, умер в нищете. И какая судьба ждет родных старика! Новый владелец может предложить им лишь старую лачугу где-нибудь в лесу, а Пьер - калека и тяжелая работа ему не под силу...
– Не беспокойтесь, господин аббат, - сказал Жиль.– Я обещал старому Жоэлю позаботиться о них. Что касается вашего любезного предложения, позвольте мне его отклонить. Я офицер короля и привык спать на соломе. Я хочу побыть с ними...
– Как угодно. Но я буду счастлив принять вас завтра или послезавтра, когда вам будет угодно.
Взяв из рук Мадалены свой плащ, аббат Мине оделся, укрыл под полой дароносицу и в сопровождении колокольчика отправился назад в церковь.
Час спустя старый Жоэль, обряженный в свое лучшее платье, выбритый, со скрещенными руками, перевязанными четками, покоился на большом столе, накрытом белой скатертью. Две других скатерти, прикрепленные к балкам потолка, образовывали вокруг него альков, "белую часовню", как того требовал обычай. У ног мертвеца поставили чашу со святой водой и положили ветку самшита. Смерть сторицей вернула Жоэлю то величие, которое болезнь отняла у него. Великий крестьянин почивал с высокой гордостью древних воинов, жестоких сеньоров, чьим преданным слугой он был до последнего вздоха.
Снаружи ночь наполнялась огнями: через весь край шли люди в Лаюнондэ, одни - чтобы отдать долг Жоэлю, другие - чтобы посмотреть необычный спектакль.
С двух сторон деревенского катафалка в почетном карауле с обнаженными шпагами застыли два никому не известных человека, они словно охраняли тело настоящего сеньора этих владений. И те, кто подходил прощаться с умершим, с неослабевающим удивлением, смешанным с суеверным ужасом, глядели на эти две высокие кариатиды с профилями хищных птиц, таких несхожих и одновременно таких одинаковых, на двух дворян, отдававших почти феодальные почести праху крестьянина. Шляпы почтительно снимались, и ни один местный житель не посмел поднять округлившихся от удивления глаз к темным глазницам - одни, как лед, другие, как раскаленный уголь - этих неподвижных скорбных фигур.
Люди подходили, крестились, веткой самшита брызгали святой водой на покойника, потом садились, если было место, или вставали в сторонке, чтобы присоединиться к общей молитве. Новые голоса вплетались в хор, который вела древняя старуха из соседней деревни, она выкрикивала высоким, надтреснутым голосом слова молитвы.
Глухое бормотание толпы походило на громыхание еще далекой грозы, а пронзительные вопли старухи - на вспышки молнии, и этот обряд лишал человека, лежащего на столе, имени брата, отца, друга и превращал его в таинственную и беспокойную сущность - в покойника, о котором невозможно знать, не вернется ли его тень однажды ночью насытиться темной местью.