Кречет - 3
Шрифт:
Когда они спускались по старой каменной лестнице, ведущей в кухню. Жиль Наконец спросил о том, что мучило его весь день.
– Я хотел бы узнать это от вас, сударь... Матери сообщили о моей смерти?
– Конечно. Я не мог не сказать ей и специально поехал в монастырь, чтобы повидать ее.
– И.., что она сказала?
– Сначала ничего. Мы были в саду монастыря, и она продолжала шагать рядом со мной, не говоря ни слова. Но я знал, что она молилась - четки тихо двигались в ее пальцах. Я уважал ее молитву,
И лишь когда дошли до дверей обители, она повернулась ко мне и с гневом бросила: "Если бы он пошел по той дороге, которую я выбрала для него, он был бы сейчас жив!" Ее гнев не обманул меня, я видел слезы в ее глазах. Тогда я сказал ей, что она может молиться о тебе без стыда и оплакивать не незаконнорожденного, а дворянина... Но она крикнула: "Это ничего не меняет!
Ведь я, я остаюсь той, что, согрешив, родила незамужней. Я остаюсь матерью незаконнорожденного! А что касается моего несчастного ребенка, то в своей погибели он сам виноват! Я помолюсь о его душе, но пусть никто и никогда не приходит больше ко мне сюда с соболезнованием и разговорами!.." И она ушла. Тем не менее завтра же я поеду к ней.
– Не надо!– прервал его Жиль.– Не говорите ей ничего! Пусть все остается как есть. По крайней мере, она молится о мертвом, чего никогда бы не сделала для живого... Пойдемте лучше обедать!
Печальный рассказ аббата не лишил сотрапезников аппетита, обед прошел весело, и то, что поведал Жиль о своих приключениях в Америке и во Франции, имело не меньший успех, чем ароматные блюда и прекрасное вино. Аббат радовался удаче, сопутствующей его крестнику, пугался опасностей, окружающих королевскую семью, предсказывал еще более мрачные времена и возмущался падением нравственности в столице. Под конец он спросил:
– Что ты теперь собираешься делать? В гвардию тебе возвращаться нельзя.
– Я хотел выкупить Лаюнондэ, но вот уже несколько месяцев, как я отказался от этой мысли.
Став обладателем сокровища, я уехал в Париж, чтобы обратить камни в деньги, а потом отправился в Ренн для встречи с вашим кузеном. Он удивился, увидев меня, но еще больше он удивился моему предложению выкупить у него замок за ту кругленькую сумму, которую он сам назначил мне три года назад. Короче говоря, он наотрез отказался...
– Почему? Ведь замок ему не нужен...
– Как я однажды слышал в кабачке на берегу Сены, он, кажется, собирается в нем что-то ломать... Не понимаю, но мне он отказал.
– А, я догадался!– улыбнулся аббат, допивая кофе, поданный Кателлой. Талюэ надеется найти сокровище! А так как ты не сказал ему, что сокровище уже найдено, то тебе придется отказаться от Лаюнондэ.
– Я так и поступил. Я молод, значительно моложе вашего кузена и, если Бог не призовет меня раньше положенного природой срока, я еще смогу вернуться в Лаюнондэ. А пока я намерен
– Твоя старая мечта?
– Да, конечно. Американское правительство предоставляет мне концессию на тысячу акров плодородной земли. Стану плантатором и судовладельцем. У Индийской компании я уже купил английское трофейное судно водоизмещением двести восемьдесят тонн, называлось оно "Лонрей". По виду напоминает баржу, но более стройное и вооруженное шестью пушками. Я велел переоснастить его, так что при хорошем ветре мы за четыре-пять недель достигнем берегов Америки. Кстати, теперь мое судно называется не "Лонрей", а...
– Держу пари, что оно называется "Кречет"?
– Держите пари и вы выиграете. Я очень горжусь этим названием, а также теми переделками, которые я провожу на своем корабле. Ведь я беру с собой семью Готье, они сами попросили меня, они не хотят оставаться в Лаюнондэ. Для женщин пришлось благоустроить каюты. Кроме того, я хотел бы увезти еще и Розенну.
– Розенну? Ты хочешь, чтобы она в ее возрасте пересекла океан и осталась в стране дикарей?
– Почему бы нет! Она крепкая женщина! Где она сейчас, у виконтессы де Лангль?
– Да, она по-прежнему у моей сестры, но...
– Там она только портит себе кровь, потому что в ней никто не нуждается, даже госпожа виконтесса при всей своей доброте, - вступила в разговор Кателла. Вымыв посуду, она дремала у камина, но имя сестры разбудило ее.– Не сомневайтесь, мой мальчик, если вы ее позовете, она пойдет за вами хоть на край света, хоть в ад.
– Кателла!– возмутился аббат.– Попридержите язык и, потом, перестаньте называть шевалье мальчиком...
– Нет, нет!– воскликнул Жиль.– В тот день, когда Кателла назовет меня господином шевалье, я перестану с ней разговаривать. Итак, решено: завтра я еду в Лесле повидать Розенну.
– И хорошо сделаете! Святая Дева! Розенна будет счастлива увидеть вас живым и здоровым и поедет куда вам угодно...
Кателла вернулась в свой уголок и, чтобы подчеркнуть охватившую ее радость, вынула из корзинки вязание и принялась усердно работать спицами.
Аббат молча смотрел на своего крестника, который, спросив предварительно разрешения, вынул из кармана трубку и набил ее табаком.
– Скажи мне. Жиль, - внезапно спросил Талюэ, - ты хочешь увезти в Америку Розенну, Анну Готье и ее дочь?
– Да.
– Только их? Должен ли я тебе напомнить, что у тебя есть жена, она тоже должна уехать.
При упоминании имени Жюдит лицо Турнемина омрачилось.
– Я уже рассказывал вам, сударь, как обстоят дела с моим браком. Жюдит признает мужем только Керноа.
– Ты сам в это не веришь, как не верю и я. Человек, которого ты с ней видел, не может быть достойным бескорыстным врачом.