Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина
Шрифт:
Появились и другие документы, на основании которых Руцкого обвинили в коррупции. Некоторые из них с самого начала вызывали большое сомнение, а потом и вовсе оказались липовыми. Но участники этой борьбы исходили из того, что на войне как на войне. Это была первая большая война компроматов. Вторая разразится осенью 1999 года, накануне парламентских выборов.
Атмосфера в стране изменилась после Первомайских праздников 1993 года, которые окрасились кровью. До 1 мая речь шла о политической борьбе,
Во время демонстрации, устроенной оппозицией, произошло столкновение с ОМОНом. Безоружная милиция ничего не могла сделать с обезумевшей шпаной. В этом столкновении участвовали заранее подготовленные боевики, которые хотели пролить кровь.
Пострадало около шестисот человек, двадцать пять сотрудников милиции пришлось госпитализировать. Сотрудник милиции Владимир Толокнеев погиб. На кадрах хроники отчетливо видно, как его убили — задавили грузовиком. Убийцу так и не нашли. Прощаться с милиционером в Дом культуры ГУВД приехал Ельцин.
Хорошо помню, как сильно на меня подействовали события 1 мая. В те месяцы по утрам я иногда встречал Геннадия Андреевича Зюганова. Он еще не ездил на иностранном лимузине со спец-сигналом и охраной.
Я ходил на работу и с работы мимо его дома, который построило управление делами ЦК КПСС для бесквартирных функционеров (там же жил и Ельцин, когда его перевели в Москву), и время от времени навстречу мне попадался Зюганов.
У меня вообще, можно сказать, был партийный маршрут. Сначала Зюганов, потом здание нашего бывшего райкома, который находился на бывшей улице Готвальда. Теперь это улица ученого Чаянова.
В нашей новой жизни райком, который на самом деле уже не был райкомом, очень многое для меня значил. Сначала райком был даже важнее Зюганова. Зюганова я в лучшем случае видел раз в день, а мимо райкома проходил дважды — по пути на работу и обратно. И, как минимум, два раза в день хорошее настроение мне было обеспечено.
Писатель Виктор Некрасов, выброшенный из страны в советские времена, спасался от ностальгии чтением «Правды».
От ностальгии по низким ценам, от разговоров о том, что прошлая жизнь была не такой уж плохой, от недовольства жены нашим скудным семейным бюджетом меня надежно спасал наш бывший райком. Я знал, что стерплю любые цены, лишь бы никогда вновь меня не вызвали в райком партии.
В моих глазах Зюганов как источник бодрости и оптимизма сильно уступал райкому. Конечно, как-то спокойнее видеть бывшего члена политбюро месящим грязь вместе с остальными москвичами. Но да ведь членов политбюро бросали на низовку и при советской власти.
Так что еще зимой я почти не замечал хмурого толстяка в куртке и с папкой под мышкой. Я и не заметил, как из бывшего он превратился в действующего.
Не Иван Полозков, не Валентин Купцов, которые больше прав имели новую компартию возглавить, а Геннадий Зюганов верх взял. Полозков зато усами обзавелся. Это обычно в армии уже зрелые
А Зюганов только-только вкусил этой жизни, и тут все отобрали, поэтому из них он один за прежнюю жизнь драться готов. Тем более он моложе, злее, может до конца пойти.
И Зюганов не догматик. Он мог одновременно руководить и коммунистической партией, и антикоммунистическим Фронтом национального спасения.
1 мая я увидел нового Зюганова. Мы столкнулись с ним нос к носу в конце дня на Тверской-Ямской, которая во времена Зюганова была просто улицей Горького.
Я еще не знал о пролившейся крови. На мгновение наши взгляды встретились. У него были глаза человека, который через что-то перешагнул.
Зюганов был не один, а с сопровождавшими его лицами. Или, точнее сказать, телами, потому что тела у всех троих были значительнее лиц. Зюганов решительно шел впереди, а сопровождавшие распределились по флангам и отставали на полшага. Боевым строем «свинья» в миниатюре. Полтротуара заняли. Таких мужиков можно увидеть на рынке — налитые салом и горилкой, они курсируют между пивными ларьками, самодовольно спустив ремень с пузца, и не знают, чем им заняться.
Эти трое знали, чем заняться. Они жаждали власти.
Я легко мог себе представить жизнь в России после прихода Зюганова и его крупнотелых мужиков к власти. И я понял, что готов терпеть инфляцию и падение производства на танковых заводах. Я решил для себя, что, если надо будет еще раз проголосовать за Ельцина, я проголосую...
Вот такое у меня было настроение в 1993 году. Думаю, что не у меня одного, судя по тому, как много людей поддержали Ельцина, когда он той осенью распустил съезд народных депутатов.
От президента все ждали действий, а он уехал отдыхать на Валдай. Компанию ему составили его личный тренер по теннису Шамиль Тарпищев, главный охранник генерал Коржаков и биограф Валентин Юмашев. Отпуск Ельцин брал, как всегда, поразительно не вовремя.
В его отсутствие оппозиция почувствовала себя увереннее. По Москве пошли слухи, что у президента не то инсульт, не то инфаркт, что Борис Николаевич тяжело болен, что его здоровье подорвано алкоголем, что у него плохо работает печень и в кортеже обязательно ездит реанимобиль.
Оппозиция приободрилась, полагая, что здоровым президента уже никто не увидит. Такую же ошибку через три года совершит торопливый Александр Лебедь, преждевременно похоронивший Бориса Ельцина.
И тут, как назло, правительство затеяло обмен денег, чтобы изъять из обращения старые советские купюры. Это было необходимо, но правила обмена были настолько нелепые и жесткие, что люди возмутились: срок обмена — две недели, обменять можно не более тридцати пяти тысяч, остальные положить на специальный счет.