Кремлевский заговор от Хрущева до Путина
Шрифт:
На 13-й день нового, 1953 года Телеграфное Агентство Советского Союза через печать и радио известило всю страну об аресте "группы врачей-вредителей". ТАСС, казалось бы, дало команду "фас" только на кремлевских медиков. Но вслед за сообщением Агентства посыпались такие газетные статьи, содержание которых травлю группы врачей-вредителей незаметно оборачивало в травлю всей еврейской общины СССР.
В "Правде", в "Известиях" и затем в прочих газетах замелькали публикации, где с ярлыком "Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей" назывались Вовси и Коган, Гринштейн и Фельдман, Карпай и Певзнер, Гельштейн и Этингер. Евреи-медики из Кремлевки, подспудно и прямо внушалось
Чтобы понять, какую реакцию в общественном сознании вызвала такая подача дела врачей-вредителей, надо принять во внимание: в глазах широких масс в то время Сталин был суровым и справедливым земным Богом, без которого нет и не может быть Правды, Добра и Победы в труде и в бою. Поэтому к тем, кто замахнулся на его жизнь, в сердцах масс вспыхнула буря ненависти. И обрушилась она не только на кремлевских убийц-евреев в белых халатах. Коль нашлись врачи-евреи, готовые погубить самого Сталина и его апостолов, то значит полно среди еврейских медиков желающих навредить здоровью рядовых граждан. К такому выводу приходило все большее количество умов, и в обществе вовсю пошли гулять слухи: врачи-евреи прививают нееврейским пациентам рак, заражают их туберкулезом и другими страшными болезнями, наносят травмы младенцам при родах.
Дабы народная ненависть к еврейству не ограничилась врачами-евреями, в прессе по заказу из сталинской канцелярии запустили серию фельетонов о махинациях в разных сферах дельцов с еврейскими фамилиями. Это стимулировало всплеск так называемого бытового антисемитизма. То, что раньше говорилось шепотом в курилках на предприятиях-учреждениях и на кухнях коммунальных квартир, стало громко произноситься и в очередях в магазинах, и в тесноте трамваев-автобусов, и в домашних застольях, и на вечеринках в кафе-ресторанах:
— евреев нет ни на стройках, ни у станков на заводах, ни на фермах и в поле — они по блату захватывают самую денежную и непыльную работу;
— евреи в большинстве своем отсиживались в войну в эвакуации в глубоком тылу, а после Победы вернулись в Москву, Питер, города Центральной России и не по праву получили там лучшее жилье;
— евреи ради личного благополучия всегда и любыми способами стремятся обжулить народное государство.
Огласка дела кремлевских медиков с выпячиванием в нем евреев и нехитро замаскированные антисемитские выпады в прессе по разным поводам в январе-феврале 1953го, по сути, легализовали ранее потаенную в стране неприязнь к еврейству. Открытая молва теперь превращала всех евреев-врачей в злодеев, остальных — в прохиндеев. И у еврейской общины в СССР появился повод опасаться не только преследований со стороны власти, но и погромов рядовыми гражданами иных национальностей.
Дискомфорт советские евреи уже ощущали везде, и как им было не думать о том, чтоб податься прочь из страны. А это значит, что операция "Чемодан — вокзал — Израиль" подходила к завершению. Оставалось лишь провести суд над врачами-вредителями, обнародовать их признания в преступных деяниях и намерениях, довести, таким образом, антисемитскую истерию до пика и приступить к организации массовой добровольной эмиграции евреев на Землю обетованную и, возможно, к родственникам в другие страны.
Во второй половине февраля 1953-го следователи Министерства госбезопасности отрапортовали о полной готовности дела врачей. Суд над ними планировали запустить в течение ближайшего месяца. То есть до середины марта. Тогда же советским дипломатам надлежало вступить в переговоры с лидерами
Итак, последняя стадия операции "Чемодан — вокзал — Израиль" должна было начаться в первый месяц весны
1953- го. Но не началась. Нежданно-негаданная смерть Сталина поставила крест и на этой последней стадии, и на всей операции в целом.
27 февраля 1953-го Сталин посетил репетицию в Большом театре. Следовательно, никакие недуги не мешали ему наслаждаться искусством. 28 февраля Сталин после сна долго гулял окрест дачи в Кунцево, затем поехал в Кремль и посмотрел там кино вместе с Булганиным, Берия, Маленковым и Хрущевым. После того все четверо получили от Сталина приглашение отобедать на его даче. Обед длился до четырех утра 1 марта. Проводив гостей и отпустив внутреннюю охрану на отдых, Сталин лег спать. И с того момента на ногах его больше никто не видал.
Сын Вождя, Василий Сталин, позвонил отцу по прямому проводу 1 марта около полуночи. Ему ответил охранник: "Товарищ Сталин не может подойти к телефону — он нездоров". Что случилось? Вчера еще отец был, как обычно, бодр и деятелен, на недомогание не жаловался и находился в добродушном настроении. И вдруг сегодня он нездоров — так нездоров, что не может взять трубку телефона.
В бессознательном состоянии Сталин пребывал пять дней. Дыхание его остановилось 5 марта в 21 час 50 минут. В дни угасания отца Василий Сталин стал заявлять: Вождя медленно действующим ядом отравили соратники за едой-питием в ночь с 28 февраля на 1 марта.
Официальное заключение патологоанатомов версию об отравлении не подтвердило. Но можно ли верить анатомам, за пером которых пристально следили наделенные огромной властью?
Причины смерти Сталина — тайна. Ну а если все-таки его отравили соратники, отравили в канун завершения операции "Чемодан — вокзал — Израиль", то двигало ли ими желание предотвратить эмиграцию советских евреев или они исходили из иных мотивов?
Глава 7 Веревочка с Берией
До вопросительного знака, завершавшего текст на последнем из данных мне листов, я дошел в одиночестве. Евгений Петрович и Потемкин все еще где-то шептались, и мне в сей момент ничего не оставалось, как захлопнуть папку с листами и вспомнить реплику из советского юмора:
— Токарь Сидоров, возвращаясь с женой с балета "Спартак", чувствовал себя неудовлетворенным: он никак не мог понять — кто выиграл на сцене и с каким счетом.
Подобное неудовлетворение и мной овладело. Я абсолютно не понимал — ну на фига Евгений Петрович, человек из бизнеса ельцинско-путинской поры, уже не один час грузит меня устными и письменными рассказами о полковнике эпохи Сталина — Тихоне Лукиче Щадове? Нет, рассказы эти были мне не скучны. Напротив — интересны. Но чего ради Евгений Петрович с трудами превеликими добыл информацию о деяниях полковника Щадова и зачем ее обрушил на меня?
С чувством токаря Сидорова я сидел минут пять. Сидел бы и больше — куда деваться. Но нужда подняла с насиженного места. Я вышел из кабинета в зал ресторана. Оглядел в нем столы и ни за одним из них Евгения Петровича с другом моим Серегой не обнаружил. Зато углядел роскошно отделанную лестницу вниз и по ней устремился — туда, где должны были быть комнаты для уединения.
Вернувшись из туалета в кабинет, я застал обоих сотрапезников на их стульях. Они уже не спиртное пили, а кофе — протрезвевший почти Серега вкушал его с удовольствием, не охмелевший ранее Евгений Петрович при- гублял чашку.