Кремлевский заговор от Хрущева до Путина

Анисин Николай

Наш полковник сжал кулаки:

— Товарищ Берия, мне не заказано стать нелегалом на Родине или скрыться за границей. Возможности для того и другого пока есть. И не страх привел меня к вам. Нельзя троцкистам и убийцам товарища Сталина отдавать Кремль. Они, Хрущев и Маленков, опасны для меня и для вас, но они же и тьму вреда принесут всей стране. А убрать их от власти способны только вы, и мой долг вам содействовать. Каким образом?

Я могу изготовить доклад. Ваш доклад, товарищ Берия, на сессии Верховного Совета. Такой доклад, после которого арест Хрущева и Маленкова у нас горячо одобрят, а на Западе расценят как законный

и справедливый.

Первая часть доклада — на потребу мировому мнению — в моей голове. Я хоть завтра готов приступить к описанию беззаконий, свершенных против евреев Хрущевым и Маленковым. Документы, подтверждающие их беззакония, я похитил из сталинской канцелярии и спрятал в надежном месте.

Часть вторая доклада — для пробуждения гнева нашего народа к убийцам Сталина, Жданова и Щербакова — требует предварительной подготовки. Необходимо скрытно провести следствие по трем случаям выдачи ядов и снять показания с сотрудников госбезопасности, через которых отрава попала в распоряжение партийных вельмож-убийц. У меня уже созрело представление о цепочке передачи ядов, и я, мне кажется, сумел бы направлять ход следствия.

Внимание Берии наш полковник воспринял как согласие со всем им сказанным и отважился на рекомендации:

— Вам, товарищ Берия, надо перехватить у Хрущева и Маленкова первенство в реабилитации незаконно репрессированных евреев. Вы, а не они, должны амнистировать Жемчужину-Молотову, врачей-вредителей и оправдать посмертно Лозовского, активистов Еврейского антифашистского комитета и прочих незаконно казненных евреев. Это придаст убедительность первой части вашего доклада. Надо вам, убежден, и арестовать моего друга Василия Сталина. Арестовать, чтобы спасти. Василий с пылким своим темпераментом везде будет вещать об отравлении отца, и Хрущев с Маленковым его уничтожат. Пресечение слухов об отравлении Сталина необходимо и для успеха следствия по использованию ядов. Это следствие не удастся при подозрениях о нем у Хрущева и Маленкова — вторая часть вашего доклада может состояться только в глубокой тайне от них.

На "глубокой тайне от них" Евгений Петрович завершил пересказ слов Щадова и речь затем повел с произнесенной уже ранее цитатой из Гоголя:

— Так вот, в ночь с 5 на 6 марта 1953-го полковника Щадова и маршала Берию сам черт веревочкой связал. Маршал Берия, он же — член президиума ЦК партии, он же — зампред правительства, он же — министр МВД, обеспечил увольнение полковника Щадова из сталинской канцелярии и списание его с воинского учета как действующего офицера. Ему выдали паспорт, и он стал простым советским безработным. Но с бесплатной путевкой на курорт.

Сразу после похорон Сталина 38-летний полковник запаса Тихон Щадов отправляется в санаторий в Сочи. Занимает там отдельный номер и на второй день по приезду идет под вечер купаться в холодном еще море. Поплыл он по волнам и обратно не выплыл. Прохожий обнаружил на берегу его одежду и вызвал милицейский наряд. Персонал санатория одежду опознал, и был составлен протокол — полковник запаса Щадов пропал, вероятнее всего, утонул. Копию протокола из сочинского райотдела милиции переслали в Министерство внутренних дел, а оттуда сведения о пропаже бывшего особиста Сталина направили в первые приемные ЦК партии и Совета министров.

Полковник Тихон Лукич Щадов исчез. Исчез для Хрущева и Маленкова. А в ведомстве Берии появился некий сотрудник Тихонов. Он обитал в строго

охраняемом дачном хозяйстве советской внешней разведки в подмосковной Малаховке. Он ежедневно нечто творил — стучал на пишущей машинке. Он часто звонил по телефону. Он, обросший густой черной бородой, иногда куда-то выезжал на присылаемой за ним машине со шторами. Он регулярно получал почту, доставляемую фельдъегерями.

Законспирированный Тихонов жил напряженной жизнью. После того, как в апреле 1953-го Берия арестовал генерал-лейтенанта Огольцова, которому в Министерстве госбезопасности была подчинена Токсикологическая лаборатория, Тихонов-Щадов не только составлял текст о беззакониях Хрущева и Маленкова, но и негласно контролировал следствие об использовании ядов не по заявленному назначению.

К лету 1953-го Тихонов-Щадов свои обязательства перед Берией выполнил. Есть лаконично-точный и убедительный перечень незаконных деяний двух партийных сановников, имеются и свидетельские показания о передаче ядов приближенным Хрущева и Маленкова. Проект доклада Берия на сессии Верховного Совета с доказательными обвинениями в тяжких преступлениях секретаря ЦК Хрущева и председателя Совета министров Маленкова был подготовлен к середине июня. И доклад бы в ближайшее время состоялся, и грянул бы гром для Хрущева с Маленковым. Но им кто-то из МВД раскрыл выводы следствия по ядам. Они впали в панику и с сумасбродного страха спешно-преспешно склонили партийную верхушку преступить нормы закона и здравого смысла. Расправились с Берией в июне 1953-го с абсурдным обвинением его в шпионаже в пользу Великобритании и намерении реставрировать в СССР капитализм.

Убийство Берии было и убийством Тихонова. Тихонов приказал долго жить. А человек с документом на его фамилию превратился в Тихона Лукича Щадова и летом 1953-го затерялся на просторах одной шестой суши. А поскольку он, Щадов, полковник запаса, официально считался пропавшим-утонувшим в море, в розыск его не объявили. Власть имущие об исчезнувшем особисте Сталина забыли, он им о себе никак не напоминал.

Глава 8 Блеф Суслова

Евгений Петрович сделал краткую паузу и продолжил:

— Минуло семнадцать лет. Теплым июльским днем 1970-го шел по северо-западной Руси кортеж автомашин — лимузин ЗИЛ, черная "Волга" и два "жигуля" автоинспекции. В лимузине помимо водителя сидели трое — завотделом и секретарь ЦК КПСС Борис Николаевич Пономарев, говорящий по-русски коммунистический деятель из Европы и сопровождавший их в поездке первый секретарь обкома партии Иван Иванович. И тем днем все трое возжелали полюбоваться видом стоявшего на их пути старинного монастыря. Вышли они из лимузина, поглазели с горы-площадки на купола церквей и стены монастыря, и тут обкомовский секретарь Иван Иванович ни с того ни с сего заповествовал:

— Интересный у нас случай недавно приключился. Готовились мы отмечать 25-летие Победы. Наметили пригласить в столовую обкома на праздничный обед ветеранский актив области и трех фронтовиков, которые, как установило Министерство обороны, живут в нашей области и которым в войну не вручили присвоенных им боевых наград. Числа 5 мая на прием ко мне напросился областной военный комиссар и доложил:

— Один из фронтовиков, не получивший в 1942-м орден, прописан — в монастыре. Он — монах.

А потом спрашивает: