Крепитесь, други!

Астра

Николай позвонил в дверь ровно в пятнадцать часов. Он был в строгом костюме при галстуке, в руках его были нежные алые розы, коробка дорогих конфет и огромный, упакованный в оболочку, вездеход с педалями. Данюшка потрясенно принял подарок, забыв сказать «спасибо», и тут же влез на сидение. Агнесса в сером креповом платье с ниткой жемчуга на шее приняла цветы, поставила их в вазу. Потом провела по квартире, показала картины, книги с дарственными, побледневшими от времени надписями, сделанными еще гусиным пером. В маленькой комнате он увидел

открытый «Зингер» с ножным приводом, расшитые одежды, компьютер.

— Ваш дом похож на вас, Агнесса, — сказал он.

Они вышли на балкон к тополю, горьковатому аромату его лопающихся почек. Вспомнили дальние виды Подмосковья, поговорили о погоде, о планах на лето. После этого она пригласила гостя к столу.

В небольшой кухне возле старинного темного буфета, украшенного резьбой в виде виноградных гроздьев и листьев, был сервирован стол на две персоны. На белой крахмальной скатерти лежало столовое серебро с гербами и номограммами, фамильный фарфор, хрустальные бокалы, льняные, с вышивкой, салфетки в колечках. Это семейное достояние, словно посланцы рода, призваны были поддержать ее сегодня.

Угощение не было обильным. Она подала крабовый салат, жареную семгу с горошком, мягкий сыр и маслины без косточек. Вино было темное, французское, они слегка пригубили его. Сидя друг против друга, позвякивая приборами, тихонько беседуя о посторонних предметах, поминутно встречаясь взглядами, они соблюли все правила хорошего тона. Обед был окончен. Агнесса заварила чай, накрыла чайничек толстым чехлом. Николай молча наблюдал за ее движениями. Сервируя для чая, она сменила салфетки, смахнула щеткой крошки с блестящей от рисового крахмала скатерти, открыла принесенную им коробку. Конфеты в цветных обертках красивым узором лежали на темной шелковистой подкладке.

— Прелесть, — улыбнулась она.

Николай придержал ее запястье.

— Агнесса, присядьте.

Она села прямо и стройно, опустив на колени руки.

— Я должен сказать вам нечто очень важное, — начал он. — Я прошу вашей руки. Приношу извинения за несерьезность тогда в лесу, но все к лучшему. Я прошу вас стать моей женой.

Она ответила просто и сразу, как и тогда в лесу.

— Благодарю за оказанную мне честь, Николай. Я согласна стать вашей женой.

Они помолчали. Потом медленно поднялись и, глядя в глаза друг друга, легонько поцеловались одним прикосновением губ.

— Уф, слава богу! — он повалился на стул и ослабил галстук. — Такое долго не выдержишь. Агнесса! Я буду хорошим мужем, поверь, ты не пожалеешь. Нам нужно время, оно уже работает. Все будет хорошо. Дух захватывает, как может быть хорошо!

Она смотрела на него тепло и серьезно.

— Я позову родителей?

— Это возможно?

— Они над нами, на третьем этаже.

Набрав номер, она сказала сдержано.

— Папа, мы с Николаем приглашаем вас с мамой на нашу помолвку.

— Каким Николаем? — оторопел отец.

— Моим женихом. Будем рады видеть вас сегодня, сейчас.

Данюшка запрокинул светлую головку. За полтора часа он ни разу не отвлек мать, машина его, загруженная игрушками, двигалась от окна к двери и обратно.

— Что такое помолвка? —

спросил он.

— Это когда я и Николай договариваемся вместе любить одного мальчика, — она выразительно посмотрела на сына и взлохматила его вихры.

Он взялся обдумывать эту новость. Мать обняла его.

— Сейчас придут бабушка и дедушка, а потом, когда все уйдут, мы с тобой обо всем поговорим.

— И Николай уйдет?

— Конечно.

Николай стоял на балконе и курил. Агнесса вышла к нему.

— Красиво, правда?

— Пожалуй. Чем болен ребенок? — тихо спросил он.

— Белокровие, — также тихо ответила она.

— Но это же излечимо! Не в России, так на Западе, я точно знаю. Мальчик имеет право на здоровье, если хоть один врач в мире может помочь ему.

Она задохнулась. Ослепительная надежда чуть не лишила ее чувств. Прижав руки к груди, Агнесса вернулась в комнату.

В дверь позвонили. Лидия Владимировна и Георгий Георгиевич, празднично одетые, настороженно переступили порог. В руках у матери были цветы, отец принес шампанское.

— Это так неожиданно! — заговорила мать взволнованным голосом. — Кто вы? Где вы познакомились? Когда?

— Давайте чай пить, — воспротивилась дочь.

— Опять секреты. Кто вы, Николай? Геолог?

— Я дипломат, Лидия Владимировна. Работаю первым советником российского посольства в Швейцарии. Моя фамилия Горчаков.

Георгий Георгиевич вздрогнул, лицо его изобразило радостный ужас.

— Горчаков? Из тех самых? И тоже дипломат? — он обнял Николая. — Дайте на вас посмотреть… Какими судьбами? О, боже! Горчаков!

Первые полторы недели мая Москва, по старинке, гуляла на праздниках. Рабочие и служащие, распростившись друг с другом на долгие десять дней, набивали лукошки помидорной рассадой и отправлялись на дачные участки. В сельское хозяйство сместились на это время интересы самых закоренелых горожан. Садоводы-огородники, горожане-дачники, «вольные землепашцы» спешили до минуты использовать свободные дни для того, чтобы посадить огородные культуры в открытый грунт или под тепличную пленку, запустить природный круговорот для надежного прокорма своих семей в ненадежных российских обстоятельствах.

Шурочка трудилась в поте лица. В теплице дружно взошла рассада, пора было копать, сажать картошку, сеять лук, морковь, свеклу, ухаживать за ягодными кустами, подрезать и прореживать. Пышно зацвели вишенки-невестушки и яблоньки-душеньки, хоть здесь без заботушки. В этом году Шурочка с любопытством испытывала новые сорта, полученные в «Заречье», и договорилась о продаже всего, что у нее вырастет, через магазинную сеть хозяйства. В общем, хлопот полон рот, и дел невпроворот, как у всех селян каждой весной. В косынке и затемненных очках, благоухающая кремами от загара и для загара, в двойных перчатках на руках, трудилась она в поте лица вместе с домочадцами, закутав голову и лицо от солнечных лучей, но в открытом купальнике. Солнце румянило ее атласные белые плечи, спину, колени, но ни единым лучиком не коснулось румяного лица, но веснушки-злыдни проступили-таки на носу и под глазами.