Крепость в Лихолесье
Шрифт:
— Ну так уберись, — сказал Радбуг. — Кто тебя держит?
Каграт что-то невнятно пробурчал. Подобные настроения бродили по казармам постоянно, как дрожжи в пивном сусле, хотя охотников променять надежное убежище, теплый уголок и верный кусок хлеба с маслом на сомнительные преимущества пресловутой «свободы» на деле находилось не так уж много. Тем не менее роптать считалось хорошим тоном, ибо, как известно, полностью довольными своим положением могут быть только хряки в свинарнике: тепло, в щели не дует, и пойло всегда в корыте.
— Слышь,
— Война? Ну и пусть её. — Вид у Каграта был отсутствующий, он напряженно ловил за хвост какую-то увертливую, ловко ускользающую от него мысль. — По мне, что война, что мир — все едино, дерьма на всех хватит… Кого воевать-то будем?
— Кого прикажут. Остроухих, наверное… Тебе не все ли равно?
— И когда кампания намечается? По весне?
— Понятия не имею. Без нас не начнут, не переживай.
— Еще бы. И ведь не отрыгнется им наша кровушка! — Каграт отрезал от свиного окорока, лежавшего на столе, полоску мяса, бросил её в рот. — Сами, знамо дело, будут за крепью отсиживаться, за надежными стенами, а нас на бранное поле отправят под музыку, под эльфийские стрелы подставляться. Слушай, Радбуг, — его угловатая скуластая физиономия выразила непривычную озабоченность, он мрачно смотрел на приятеля поверх кружки с пойлом. — Ты же бываешь в Канцелярии, ты бы поспрашивал там… может, у них отыщется какой-нибудь, ну… отработанный матерьяльчик? Только чтоб не совсем дохлый, конечно. Так они бы погодили в расход его списывать, скинули бы куда-нибудь в дальний подвальчик… Мне парня учить надо, сечешь?
— Учить? — На мгновение в глазах Радбуга мелькнуло недоумение. — Довольно странные у тебя методы… обучения.
— Зато действенные! — Каграт несколькими долгими жадными глотками осушил кружку, грянул ею об стол. — Я с ним до сих пор цацкался, пылинки с него сдувал, с дурня… а теперь как следует за него возьмусь, ты мою заскорузлую, топором вырубленную натуру знаешь! Семь шкур с него спущу, задницу ему до блеска надраю, а заставлю стать орком, а не эльфийской кисейной барышней! Вымуштрую его как полагается, спать будет по стойке смирно, попомни мои слова…
— Видимо, — вновь берясь за флягу, мимоходом заметил Радбуг, — Рраухуру он не особенно приглянулся.
— Приглянулся, не приглянулся… Не в этом дело! — Каграт злобно скрипнул зубами. Помолчав, неохотно добавил: — Не боец он у меня, оказывается, во как! Размазня, типа того… защитник крысенышей! Нету в нем… жесткости, одним словом.
— Ну так я тебе сразу сказал, что ничего путного из него не выйдет. Оставил бы ты это дело, Каграт, только покалечишь парня, поздно его уже переделывать…
— Не могу, — хрипло, после паузы, буркнул Каграт. — У него мой оберег. Та, вторая половинка.
— В чем загвоздка отобрать у него оберег и вывести парня за болота, пусть проваливает… А штуковину передашь
— Шихрат, кажись… Да он ещё малец совсем. А этот — лось. Только я от своей затеи не откажусь, понял? Парень этот, — он кивнул в сторону Гэджа, — из той, давней, прошлой жизни… важен он для меня, как… воспоминание, леший бы его побрал! И для меня это дело чести — настоящего орка из него вылепить… Чтоб достоин был доспех носить и меч в лапе держать, ясно? Так что или этот сопляк станет наконец уруком, за которого мне не стыдно, или сдохнет… Совсем, что ли, мозгов у него нету?
Радбуг вздохнул.
— Остервенения в нем нету, Каграт, готовности к убийству… и вообще той душевной простоты, которая требуется, чтобы пырять острым железом живую тварюшку. Сломать-то ты его сломаешь, это дело нехитрое, а переделать… ну что хорошего получится сварганить из жалких обломков, а?
Каграт смотрел подозрительно.
— Ну-ну. А тебе-то какой до всего этого интерес?
Радбуг пожал плечами.
— Может, и никакого. Но, как-никак, парень — сын моей сестры.
— Ну и че? — с раздражением спросил Каграт. — У меня тоже пара сестёр имеется — я что, должен помнить всех, кого они там нарожали?
— Тебя никто и не заставляет, — сказал Радбуг сквозь зубы, — помнить.
— Говорил же я, все вы, полукровки, с вывертом, — проворчал Каграт. — Любите себе голову всякой дурью забивать. Ну да ладно, посмотрим. — Он ловко прихлопнул муху, привлеченную на стол кисловатым винным запахом, смачно растер беднягу в мокрое место. — Мне бы только времени побольше, да дубинку потяжелее… Ну так ты узнаешь насчет этого… наглядного матерьяльчика?
— Жестокость воспитывать?
— Жесткость, — хмуро поправил Каграт. — Так похлопочешь ты или нет?
— Хорошо, я поинтересуюсь, — сказал Радбуг.
— Только чтобы из наших никто не знал, ладно? А то ведь парни любят лапки почесать, после трудового дня пар выпустить, душеньку потешить… пронюхают про подарочек из Башни — мне да моему дурню и ошметков не останется. Тут давеча, — он хрипло усмехнулся, — подкинули нам из пыточной одного «крысюка». Уж не знаю, как он в Башню попал — проворовался, поди, или шлёпнул кого-нибудь — только нам он уже без пальцев и без языка достался — Гомба трошки переусердствовал. А так ничего — живчик! Шавах-то на выдумку в таких случаях горазд, ну, ты знаешь, парни и повеселились! Жаль, тебя не было…
— И что Шавах сделал, — спросил Радбуг, — с этим разнесчастным крысюком? На ремни его нарезал, что ли?
Каграт, пьяно ухмыляясь, перегнулся через стол и что-то прошептал своему дружку на ухо. Хмурая физиономия Радбуга оставалась бесстрастной — по ней невозможно было определить, жалеет он о том, что пропустил подвернувшуюся потеху, или все же не очень.
— Шавах — мразь! — негромко произнес он. И было в его голосе столько холодного презрения и железной убежденности, что даже Каграт зябко поёжился.