Крепость в Лихолесье
Шрифт:
— Не маленький для чего? — устало спросил Гэндальф. — Чтобы самому найти себе очередную ледяную яму?
Орк разочарованно втянул воздух сквозь зубы.
— Ну да. Я так и думал… Не станете вы с ним говорить.
Маг едва удержался от того, чтобы не рассмеяться: так наивна и трогательна была вера Гэджа в его, Гэндальфа, способность договориться с Саруманом.
— Боюсь, я для него не советчик, Гэдж… Да и потом, ты уверен, что в этом вопросе твой учитель так уж неправ?
Гэдж не успел ответить: откуда-то снизу донесся торопливый топот шагов, встревоженные голоса, хлопанье дверей. Бороду Гэндальфа растрепал взметнувшийся вверх по лестнице порыв сквозняка, по стенам
— Гэдж! Где потерялся этот мальчишка… Гэдж, иди сюда, живо!
Проскользнув мимо Гэндальфа, орк пустился бегом вниз по лестнице, преодолевая одним прыжком несколько ступенек, и волшебник, не торопясь, но и стараясь особенно не отставать, направился за ним следом. Саруман обнаружился в «лаборатории», Гэндальф успел заглянуть туда прежде, чем его выставили: это была просторная, достаточно светлая (по крайней мере, днем) комната — её высокие стрельчатые окна выходили на юг и восток. Северную стену сплошь занимали стеллажи, нашпигованные всякой всячиной, на длинных столах поблескивали бутыли зеленого стекла, колбы, реторты, перегонные кубы в хитросплетении змеевиков, там и сям виднелись полуразрушенные башенки книг. «О свойствах человеческой крови, содержании её и методах познания оного» — не снискавший признания в учёных кругах труд Бессона Харлондского, имевшийся у немногих ценителей в единичных рукописных копиях, лежал на краю стола; Гэндальф и рад был бы его не увидеть, но заглавие, вытисненное серебром на черной коже, прямо-таки бросалось в глаза…
Саруман был проглочен разверстой пастью огромного стенного шкафа. Он позвякивал внутри какими-то склянками, складывал в стоявшую на полу сумку пузырьки и блестящие, изуверского вида изогнутые металлические инструменты, напоминающие арсенал палача. На пороге комнаты топтался, отдуваясь, Эльвер, ученик гарнизонного лекаря — долговязый, прыщавый парень в неряшливо зашнурованных башмаках и длиннополом кафтане, надетом, показалось Гэндальфу, прямо поверх ночной рубахи — видимо, какое-то чрезвычайное происшествие вытряхнуло беднягу из теплой постели и заставило сломя голову мчаться за помощью в Ортханк. По-прежнему потроша шкаф, Саруман с раздражением пояснил:
— Один дуралей спьяну взялся колоть дровишки, неудачно взмахнул топором, промахнулся, разрубил себе ногу, теперь истекает кровью, ничего неожиданного… У этого бедолаги, Брана, есть в Изенгарде какие-нибудь кровные родичи? — спросил он у запыхавшегося посланца. — Сестра, брат, может быть, кто-то из родителей?
Голова Эльвера мотнулась на тонкой шее, словно глиняный горшок, надетый на длинный шест.
— Откуда? Он сам-то не здешний, не то из Энедвейта, не то с Минхириата… какие у него тут могут быть родичи? Так, разве какие знакомые…
— Ладно, — проворчал Саруман, — пусть будут знакомые. Гэдж, возьми фартук и повязки, мне понадобится твоя помощь. — Он уложил в сумку нечто, напоминающее начищенный до блеска медный цилиндр. Скользнул мимолетным взглядом по Гэндальфу. — Ошибся дверью, Серый? Твоя берлога двумя этажами выше.
Гэндальф не смутился.
— Если я могу быть тебе чем-то полезен…
— Не можешь. И было бы очень мило, если бы впредь ты не трудился докучать мне своим назойливым любопытством. Вы, двое, — он кивнул Гэджу и Эльверу, — идемте!
* * *
Дожидаясь окончания этой истории, Гэндальф задремал в уголке библиотеки.
Саруман явился вскоре после полуночи — усталый, но, кажется, вполне довольный, во всяком случае, постное выражение, присущее в последнее время его лицу, сегодня покинуло его; глаза его
— А, это опять ты… Я уж подумал — крыса. Почему ты еще не у себя?
— Я и не подозревал, что для гостей в Ортханке установлен комендантский час, — небрежно заметил Гэндальф.
— Я полагал, ты любишь уединение, — буркнул Белый маг.
— Я ждал тебя, дружище. Ну, как все прошло?
— Пожалуй, лучше, чем я ожидал. — Чуть помедлив, Саруман — с явным сожалением, показалось Гэндальфу — опустил подсвечник обратно на стол. — Этому парню, Брану, топор воткнулся чуть ниже колена, разрубил голень… ну, я, кажется, об этом уже говорил.
— Паршивая рана.
— Не столько сама рана — её, в конце концов, промыли и зашили — сколько потеря крови. Этой животворной благословенной субстанции, питательных соков организма, исполненных жизненным духом — так, кажется, говорится в медицинских трактатах… Потеря более четырех пинт крови грозит человеку неминуемой смертью.
— Да. И разве эту потерю можно восполнить извне?
— Разумеется. Если знать, как это делать.
— А ты… знаешь?
— Знаю. — Саруман говорил глухо, сквозь зубы, и тон его явно не приветствовал дальнейших расспросов. — Это несложно. Берешь кровь у одного человека и впрыскиваешь в вену другому. Вот и… и все.
Гэндальф пошевелил бровями. Все это было как-то неожиданно.
— А тебе что, приходилось и раньше это делать?
— Я достаточно много раз ставил подобные опыты. На животных.
— А на людях?
Белый маг долго молчал, прежде чем ответить. Наконец неохотно разжал губы:
— Была пара случаев. В Эдорасе.
— В этой твоей… больничке?
— Да. И что ты на меня так уставился?
Гэндальф поёжился.
— Ты так просто и небрежно об этом говоришь… Взять кровь у одного, перелить другому… Звучит, как описание жуткой извращенной пытки в подземельях Тангородрима.
— Ну-ну, — процедил Саруман. — Давай еще скажи, что это рукодействие противоестественно и богопротивно, и такую священную субстанцию, как кровь, переливать от одного существа другому решительно неугодно Валар, пусть лучше скорбный телом подохнет — в хлам обескровленный, но зато не оскверненный мерзким прикосновением хирурга…
— Не нужно утрировать, Саруман, и тем более приплетать сюда Валар. Хотя, наверное, в Валиноре сочли бы…
— В Валиноре! — Саруман с такой силой опустил на стол сжатый кулак, что несчастный подсвечник испуганно подпрыгнул. — Мы — не в Валиноре, Гэндальф! Не в этой твоей Благословенной Земле, чума тебя порази! Что они там, в Валиноре, вообще могут знать о Средиземье, если давно устранились из этого мира? Эти, светлоокие и многомудрые, не считают нужным принимать участия в происходящем здесь, так что нам теперь предстоит как-то самим барахтаться во всем местном дерьме! Причинять добро направо и налево, улаживать межрасовые распри, продвигать науки, развивать медицину, судорожно насаждать на каждом углу разумное, доброе и вечное! Иной раз в прямом смысле через кровь, пот и прочие органические жидкости, Серый! И, ей-богу, она, эта серость твоего мышления, меня прямо-таки убивает! Как можно, столько лет прожив в Средиземье, до сих пор мыслить по убогим валинорским меркам!