Крепость в Лихолесье
Шрифт:
— Смотря в чем, — в тон ему отозвался Шарки.
Кхамул бросил на него быстрый странный взгляд, но ничего не сказал. Подал Саруману свиток.
— Читай.
Шарки развернул бумагу, пробежал её глазами. Лицо его по-прежнему было белым и застывшим, как маска из гипса.
Что там такое, в этом свитке? Приказ явиться на дознание в Башню? Повиниться во всем содеянном? Немедленно, не сходя с места, повеситься на дверной ручке? Гэдж, замерший в глубине комнаты, изнывал от тревоги, неизвестности и дурных предчувствий.
Саруман медленно свернул свиток и положил его на стол. Посмотрел
— И чего вы от меня хотите, господин, э-э… Кхамул?
Кхамул лениво закинул ногу на ногу, покрутил носком сапога.
— Мне нужно тебе это объяснять? — спокойно осведомился он.
— А вы пришли сюда лично только для того, чтобы давить меня, гм… авторитетом? Приказа было бы недостаточно?
Кхамул был непроницаем, как ледяная глыба.
— Не наглей, старик. Я полагал, что при личной встрече нам будет проще договориться. Я понимаю твои сомнения, дело все же небезопасное… Но ты прав: я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать отказы.
Саруман, опустив глаза, задумчиво перебирал в ладони кисточку шнурка, которым была подпоясана его серая хламида. О чем-то напряженно размышлял секунду-другую.
— И насколько дело серьезно?
— Этого я пока не могу сказать. Мы получили это письмо ночью. — Кхамул упёрся пальцем, затянутым в черную перчатку, в злосчастный свиток. — Мы как раз и хотим выяснить тяжесть создавшегося положения… с точки зрения знающего в этом человека. А у меня есть сведения, что ты невосприимчив к гнилой лихорадке.
— Вы хотите, чтобы я поехал туда?
— Мы не можем допустить, чтобы на Юге начался мор. Для Замка это будет грозить неприятными последствиями.
— Понимаю. И сколько у меня времени на сборы?
— Пара часов. Орки сейчас разгрузят обоз на складе и завернут сюда на обратном пути.
— А кто останется тут вместо меня?
Кхамул на секунду задержался взглядом на Гэдже:
— У тебя, кажется, есть ученик? Что ж, придется ему несколько дней поработать за двоих.
— И поэтому он, несомненно, будет получать двойной паек, — быстро сказал Саруман.
Гэджу показалось, будто чернота под капюшоном неслышно усмехнулась.
— Экий ты ушлый тип… Шарки. Ладно, пусть будет по-твоему. Я распоряжусь. — Кхамул поднялся, задумчиво тронул пальцем чашу стоявших на столе аптекарских весов. — Что ж, я рад, что мы так быстро и славно сумели договориться. Жди оказию.
Он шагнул к двери, вышел, и Гэджу показалось, что в горнице сразу стало просторнее и светлее — хотя, возможно, это всего лишь рассвет, разгоравшийся над Дол Гулдуром, наконец брал свое. Орк бросился к окну и распахнул ставни, чтобы впустить в дом этот очередной унылый и безрадостный, неуверенно наступающий серый день. Обернулся к Саруману:
— Что случилось? — Слова «дело все же небезопасное» и «сколько времени у меня на сборы?» звучали малоприятно и явно не сулили ни ему, ни учителю ничего хорошего.
Шарки, не отвечая, смотрел на захлопнувшуюся за Кхамулом дверь. Держался рукой за ошейник. Где-то в углу, за печкой, едва слышно зашуршала притихшая было мышь, чаша весов, которую назгул, уходя, тронул пальцем, все еще неторопливо покачивалась… Наконец
— Не то, чего я опасался… к счастью. Просто, дружище, мне придется уехать на несколько дней.
— Уехать? Куда? Далеко?
— Миль за тридцать — к южной границе. Туда некоторое время назад пришло пополнение откуда-то с востока… ну, проще говоря, пригнали новую партию рабов. Так вот, среди них неожиданно обнаружились хворые…
— И что с ними такое?
— Жар, бред, горячка… Бурые пятна на теле.
— Гнилая лихорадка? — пробормотал Гэдж.
— Похоже на то. Или пустынная язва. Или черная оспа. Или вообще непонятно что. Новоприбывших «крысюков», конечно, заперли в бараке на карантин, но положение внушает опасения… Визгуны хотят попытаться пресечь заразу в зародыше.
— Раскаленным железом? — спросил Гэдж мрачно. — Чем ты там можешь помочь, интересно? Не позволить местным оркам сжечь этот несчастный барак вместе с «крысюками»?
Шарки, не глядя, порылся в складках одеяния, извлек на свет вчерашнюю флягу, взболтнул её в руке — но, увы, она оказалась пуста. Маг с видимым сожалением сунул её за пояс.
— Друг мой, давай все-таки верить в лучшее… и готовиться к худшему. Видишь ли, если на юге вспыхнет мор, Крепость останется без продовольствия аккурат к зиме, ведь основные поставки мяса, молока и овощей идут с тамошних ферм. Поэтому господа визгуны так и засуетились… Гэдж, — он положил руку орку на плечо, — тебе какое-то время придется побыть здесь без меня… Вместо меня.
— Ты что, действительно думаешь, что я сумею тебя заменить? — тихо спросил Гэдж.
— Боюсь, у нас нет особенного выбора. Но я в тебя верю. Постарайся и ты наконец поверить в себя, хорошо?
Гэдж молчал. Смотрел, как учитель бродит по горнице, собирая шмотьё, одеяла, инструменты и снадобья в небольшой дорожный сундучок. И ему казалось, что туда, в этот сундучок, Саруман упрятал и значительную часть его, гэджевской, души, потому что внутри Гэджа разом что-то оборвалось, пропало, и образовалась странная пустота — холодная и безжизненная, как лакуна в просторах Эа, лишенная и света, и тепла, и радости, вообще абсолютно всего. Шарки уедет и заберет эту часть души с собой, обреченно думал Гэдж, а я так и останусь здесь — потерянный и словно бы выпотрошенный, с сосущим провалом внутри, который ничем не заткнуть и не заполнить. Хотя, если подумать, Саруману сейчас действительно стоит держаться от Крепости подальше, особенно если его персоной и в самом деле кто-то всерьёз заинтересовался. Наверное, лучше и впрямь отправиться за тридцать миль на зачумленный юг, чем прямым ходом в пыточные застенки… ведь так, да?
— Не переживай, Гэдж, будем надеяться, что все это не затянется надолго, — помолчав, мягко сказал ему Саруман. — Тем более, что, чем дальше от Замка, тем меньше влияние обитающей тут Силы, так что, возможно, там, на юге, мне будет чуть легче приблизиться к разгадке заключенных в ошейник чар… И ещё одно.
— Что?
— Помнишь пословицу о том, что худа без добра не бывает?
— Ну да. И какое же в этом сплошном худе ты находишь добро? — проворчал Гэдж.
Шарки криво усмехнулся.