Крепость в Лихолесье
Шрифт:
«Постарайся быть в окружающем нас «худе» хотя бы крохотным добром, пусть даже никто не скажет тебе за это спасибо…»
Гэдж стиснул ладони в кулаки.
— Иди сюда. Пусть я и гнидой буду, а зуб тебе, пожалуй, выдерну. — Он достал с полки ящичек с «зубным инструментом» и небрежно кивнул Шаграху: — Садись на лавку поближе к свету.
Рыжий с присвистом втянул носом воздух, подозрительно покосился на Гэджа — но, видимо, все же счёл за лучшее не спорить. Медленно, нехотя подошёл, волоча ноги, к указанной лавке возле окна, сел на неё верхом, взявшись
— Пасть открой.
Шаграх неохотно распахнул рот. Его печаль стала видна сразу: десна под одним из нижних клыков распухла, а в разверстое в зубе черное дупло можно было занырнуть с головой.
— Ого, — сказал Гэдж. — Это не дупло, а шурф для добычи мифрила. Зубы надо почаще чистить.
— Как чистить? — прохрипел Шаграх.
— Расщепленной палочкой. Или хоть древесную смолу после еды жевать. — Гэдж наложил щипцы и чуть пошатал больной зуб. Рыжий глухо застонал и вцепился руками в лавку.
— Ну, дергай! — промычал он. — Чего тянешь-то!
— Погоди, — пробормотал Гэдж. Ему самому требовалось собраться с духом, потому что вырывать больные зубы ему до сих пор не доводилось — он лишь пару раз видел, как в Изенгарде это делал Хавальд, гарнизонный лекарь. У Хавальда получалось так легко и практически без усилий, что дело не представлялось Гэджу особенно сложным, но сейчас он начал в этом сомневаться. Зуб, хоть и прогнил насквозь, все же сидел в десне плотно, а Шаграх вздрагивал и нервно ерзал в ожидании боли, и Гэдж не без оснований побаивался, что он взбрыкнет в самый неподходящий момент. — Сейчас.
Вымазать шаграхову пасть изнутри немейником было нельзя, но Гэдж вспомнил про другое средство, которое использовалось для лечения язв на деснах и языке — мазь на основе вытяжки из грибов-подземников, она обладала заживляющим и обезболивающим действием. Увы, баночка с лекарством оказалась почти пуста, Гэдж с трудом наскреб со стенок сосуда на тряпицу немного вязкого беловатого снадобья.
— На, приложи к зубу. Это притупит боль.
Шаграх смотрел на него исподлобья — но скорее уже не злобно, а страдальчески. Пару минут подержал тряпицу во рту, выплюнул её на пол.
— Глоб вонючий! Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
«Я тоже на это надеюсь», — подумал Гэдж.
— Ну, готов? — спросил он то ли у Шаграха, то ли у себя самого.
Рыжий мученически распахнул рот. Гэдж вновь наложил щипцы, стараясь взяться за коронку зуба пониже, у основания, чуть покачал клык из стороны в сторону. Зуб пошатывался, но держался крепко, как доблестный воин на боевом посту. Перед глазами Гэджа всплыли красочные картинки из трактата «О зубах человеческих и звериных, а также методах изгнания зубного червя, их разрушающего»; интересно, спросил он себя, а звериные зубы от человеческих сильно отличаются? Задумываться об этом не было времени;
Раздался жуткий хруст — и зуб остался у Гэджа в щипцах. Из открывшейся ямки в десне кровь и желтоватый зловонный гной хлынули ручьем.
Шаграх коротко взвыл.
— Ублю-ю-у-док! — Он, наверно, достал бы Гэджа кулаком в нос, если бы тот не успел вовремя увернуться. В щипцах был зажат большой зуб с длинными желтоватыми корнями, и на какой-то миг Гэджу показалось, что один корень обломан — куце и неровно. Неужели отломанный кончик остался в лунке? Холодея, Гэдж положил свой трофей на стол и рассмотрел более внимательно: нет, кажется, оба корня были в целости и сохранности — лезть в кровавую яму щупом и «козьей ножкой» в поисках затерявшегося там отломка нужды, кажется, не было.
— Коновал проклятый! Да чтоб тебя! — прорыдал Рыжий, захлебываясь кровавой слюной. Он судорожно сглатывал её и облизывал губы, но она все текла и текла, оставляя на подбородке орка кровавые разводы. Шаграх вытирал их — или, скорее, размазывал по щекам — дрожащей ладонью. Потом сплюнул Гэджу под ноги, поднялся и, пошатываясь, побрел прочь, держась рукой за щеку, утирая плечом измученное лицо. Гэдж догнал его и всунул в руку тряпицу, пропитанную едким коричневым раствором.
— Ты это… на десну… приложи. Чтобы кровь остановилась и грязь не попала.
Шаграх посмотрел на Гэджа с тоскливой злобой — но тряпицу все-таки взял и всунул в рот. Сглотнул. Потом повернулся и побрел прочь, все еще постанывая и шмыгая носом, прикрывая щеку ладонью…
***
Больше ничего волнительного не случилось. За утро зашли только пара «крысюков» за очередной порцией постоянных снадобий, да забрел, подвывая, какой-то худосочный снага, мучимый ушной болью — пришлось закапывать ему в неопрятное, поросшее жестким седым волосом ухо подогретое облепиховое масло. Больше никто не приходил — видимо, весть об отъезде Шарки уже распространилась по окрестностям, а опухшая, перекошенная физиономия Шаграха и вовсе отпугнула от гэджевской каморки всех возможных посетителей.
Гэдж вздохнул. За лекаря его никто всерьез не воспринимал.
А если заявится Каграт? — спросил он себя мрачно. — Или папаше сейчас не до меня? Сегодня, кажется, Выбор…
Сидеть в одиночестве было тоскливо и неуютно, в голову начинали лезть тревожные и невеселые мысли: о Сарумане, об ошейниках, о визгуне-Кхамуле (при воспоминании о нем Гэдж по-прежнему ощущал мерзкую слабость в животе), о бесцельно прожитых годах, не найденном смысле жизни, неизбывной тщетности бытия и бренности всего сущего…
Тьфу! Он вдруг вспомнил, что закончилось снадобье из грибов-подземников. А вдруг у Рыжего начнется воспаление в десне, и придется вскрывать гнойник и врачевать его заново? От одной мысли об этом Гэджа бросило в дрожь.
Он нацарапал на клочке бумаги записку «Буду после полудня», пришпилил её на дверь, потом взял корзинку и фонарь и вышел через черный ход в коридор, ведущий к казармам. Надо было пройти до лестницы, спускающейся в подвалы, и пошарить там по темным закоулкам — грибы-подземники любили обитать в таких тихих, спокойных и уединенных местах.