Крест и корона
Шрифт:
Сестра Винифред изо всех сил старалась утешить меня. Она даже предложила жить вместе, когда закроют Дартфорд.
— Брат Эдмунд говорит, что попытается сохранить лазарет в городе, он собирается работать там просто как фармацевт, — сказала она. — Очень многие просили его остаться. Я буду помогать ему в лазарете, стану вести хозяйство: готовить еду, убирать. Мы найдем в городе подходящий дом и поселимся там все вместе. Я пока еще не спрашивала брата, но уверена, что он не станет возражать.
— Нет, я должна быть с отцом, — возразила я. — Не сомневаюсь, что смогу его найти. Вот наберусь сил, куплю лошадь и сама
— Да, конечно, — сказала сестра Винифред, пытаясь скрыть разочарование. — Я все понимаю.
Теперь что касается сестры Беатрис. Сначала мне не хотели про нее говорить, почему-то опасаясь, что это меня очень расстроит. Но в конечном счете я все-таки узнала, что сестра Беатрис в некотором роде вернулась в Дартфорд. Преступления сестры Кристины так взволновали ее, что она написала письмо настоятельнице, испросив у той аудиенцию. Во время очень долгой беседы было решено, что она, пока не закроют Дартфорд, может остаться здесь на правах светской сестры. Это практиковалось в монастырях: светские сестры выполняли главным образом физическую работу, что позволяло монахиням и послушницам в большей мере посвящать себя религиозным занятиям. Светские сестры одевались иначе, чем мы, и спали в другом помещении, но должны были также подчиняться законам целомудрия, покорности и смирения.
Сестра Агата, явно очень нервничая, поинтересовалась, хочу ли я увидеть сестру Беатрис.
— А почему бы и нет, — пожала я плечами.
На следующее утро сестра Беатрис пришла в лазарет. Спала я в ту ночь плохо, поскольку в глубине души все-таки боялась услышать исповедь раскаявшейся, падшей женщины.
Она оказалась выше, чем я предполагала, с карими глазами и густыми светлыми волосами, собранными в пучок под чепцом. Гостья села на табуретку и так долго разглядывала меня, что я почувствовала себя неловко.
— Я слышала, — сказала она наконец, — что вам по-настоящему нравится ткать гобелены.
Начало беседы развеселило меня.
— А вам — нет?
— Я нахожу эту работу слишком монотонной. Да и тку я очень плохо, просто ужасно. Откровенно говоря, у меня тут в монастыре вообще все скверно получалось, за исключением разве что музыки. А уж сколько раз мои прегрешения разбирали на капитулах — и не сосчитать. Я наверняка была худшей послушницей в истории Доминиканского ордена.
— Почему же вы тогда вернулись? — удивилась я.
— Настоятельница Элизабет и другие монахини были очень добры ко мне. За всю жизнь никто не относился ко мне лучше, чем они. Кроме Джеффри Сковилла. — К моему удивлению, сестра Беатрис покраснела, произнеся это имя. А затем отвернулась и сидела так, пока румянец не сошел с ее лица.
— Джеффри все мне о вас рассказал, — пробормотала она.
Кажется, я должна была бы рассердиться, узнав об этом, но почему-то не рассердилась.
— Он сказал, что вы необыкновенная, — продолжила посетительница.
— Джеффри преувеличивает, — устало сказала я. — Я самая обычная послушница.
Она принялась грызть ноготь. Я увидела, что все ее ногти были обкусаны до мяса. Поначалу сестра Беатрис показалась мне строптивой, но потом я увидела в ее глазах грусть.
— Вы обвиняете меня, сестра Джоанна? — спросила она. — Вы считаете, что все произошедшее в монастыре случилось по моей вине?
— Нет, я так не считаю.
Она кивнула, но обеспокоенное
— Я думаю, сестра Беатрис, — медленно сказала я, — что не стоит понапрасну тратить оставшееся нам драгоценное время на то, чтобы выискивать ошибки и понапрасну упрекать друг друга. Жизнь в Дартфордском монастыре так прекрасна. Мы должны наслаждаться ею, пока есть такая возможность.
Она поднялась с табурета:
— И все-таки в одном вы ошибаетесь, сестра Джоанна. Вы и в самом деле необыкновенная.
48
Я медленно, но верно выздоравливала. С помощью брата Эдмунда — и благодаря его невероятному терпению — я однажды утром смогла пройти по лазарету. На следующий день настоятельница сказала, что меня ждут в церкви.
Я воспряла духом. Я искренне верила в то, что сказала сестре Беатрис. До того самого дня, когда всем нам придется покинуть монастырь, мне хотелось истово молиться, совершать песнопения, искать восторженного единения с милосердным, мудрым и любящим Богом.
И сейчас, несмотря на слабость, я отправилась из лазарета в Дартфордскую церковь; с одной стороны меня поддерживала сестра Винифред, а с другой — сестра Агата. В церкви я опустилась на колени и предалась молитве. Хотя я пока и не могла двигаться быстро, но в тот день, и завтра, и послезавтра посещала все службы. Исповедовавшись, я почувствовала облегчение и благодарность: на душе у меня стало не так тяжело, как прежде. Брат Эдмунд наконец-то разрешил мне покинуть лазарет, сказав, что я уже могу ночевать в общей спальне. Я была рада снова лечь на свой тюфяк, хотя сердце мое и екнуло, когда я увидела пустое место у противоположной стены, где прежде размещалась сестра Кристина.
На следующий день я подошла к настоятельнице с вопросом:
— Успеем ли мы закончить гобелен сестры Елены до закрытия монастыря?
Она долго смотрела на меня и наконец ответила:
— Да, если вы возглавите работу, сестра Джоанна.
— У меня вряд ли получится, — возразила я, заливаясь краской.
— Никто, кроме вас, этого не сумеет, — твердо сказала она. — Сестра Джоанна, вы чрезвычайно одаренная послушница. Вы много читали, знаете латынь и математику, прекрасно вышиваете и музицируете, свободно владеете французским и испанским. — Она помедлила. — Я не говорила вам этого раньше, потому что боялась сделать вам больно, но моя предшественница Элизабет как-то раз сказала мне, что вы с вашими способностями и происхождением вполне сможете со временем стать настоятельницей. Она не один раз упоминала о ваших блестящих способностях.
Я удивилась и действительно слегка опечалилась… а еще была очень тронута.
— Спасибо. Приятно узнать, что настоятельница Элизабет была обо мне высокого мнения. И еще я рада, что вы тоже доверяете мне.
Я поклонилась и отправилась на поиски сестры Винифред. Та пришла в восторг, узнав, что нам разрешено продолжить работу над гобеленом.
На следующее утро мы с ней открыли гобеленную, которая была заперта со времени смерти сестры Елены. Станок и все остальное покрылось пылью. Нам пришлось потратить немало сил на то, чтобы привести оборудование в порядок, потом я внимательно изучила все шелковые нитки в корзинке, которая так и осталась стоять на полу, когда сестра Елена внезапно заболела.