Крест в круге
Шрифт:
Он сам не понял, каким непостижимым образом ноги вынесли его на площадку перед белым бетонным забором с аккуратной, свежевыкрашенной калиткой из железных прутьев. Борис ухватился за них обеими руками и замер, тяжело переводя дыхание. Перед глазами прыгала, ходила ходуном, дрожала в синем сумраке красивая табличка с позолоченными буквами под тяжелым стеклом. БОЛЬНИЦА № 4.
«Ему в больницу надо, а он здесь среди бумажек штаны просиживает!» – проскрипело у него в ушах.
Борис не верил своим глазам. Повинуясь странной мистической силе, ноги принесли его через весь город на то самое место, где семнадцать лет назад тихий, таинственный свет, струящийся от земли, скрыл от него навсегда Галинку и ее последний, обращенный к нему крик. Туда, где он, спотыкаясь, падая и сбивая колени в кровь, бежал прочь от страшного, всепоглощающего змея, не ведавшего пощады и сострадания.
Боря сжимал побелевшими пальцами стальные прутья калитки и вглядывался в темноту. За прошедшие двадцать лет, что он не был здесь, на месте былой трагедии выросла новая трехэтажная больница. Почти такая же, как и была, только современнее и просторнее.
Борис распахнул калитку и бросился по засыпанной щебнем дорожке к центральному входу в здание. Вахтер испуганно уставился на взъерошенного молодого человека с горящими, безумными глазами и неуверенно поинтересовался:
– Вы
Но Борис не слушал. Он взлетел на второй этаж по свежевымытым ступенькам и уверенно прошагал по коридору до самого конца. Он даже не задумывался о том, что сейчас делает, куда идет. Ему некогда было задумываться. Он все делал так, словно уже много раз репетировал это на неведомой сцене, словно давно предоставил своему телу право действовать самостоятельно, не сверяясь ни с сердцем, ни с головой.
Из множества одинаковых дверей он безошибочно выбрал одну и остановился перед ней, рассеянно скользнув взглядом по табличке с надписью «Старшая медсестра». И только теперь, замешкавшись на пороге, Борис вдруг удивился финалу своего безумного торопливого путешествия:
«Что… что это? Зачем… Зачем я сюда пришел? Как все неожиданно… и странно».
– Я понимаю, – вдруг донесся до него из-за двери взволнованный голос Циклопа, – что все это кажется неожиданным и странным. Но вы – наша единственная надежда.
– Что я должна сделать? – спросил женский голос.
– Просто встретиться с ним, – услышал Борис голос Матвея. – Чтобы он поверил в то, что ничего не случилось, что не было той ужасной трагедии, перевернувшей его жизнь.
– Но я… – попыталась возразить женщина.
– Да неважно, – перебил ее Циклоп, – увидит или не увидит он в вас свою Галинку. Важно, что она работала именно здесь, в этих стенах, и что он ее до сих пор любит.
На секунду за дверью воцарилась тишина.
– Потрясающе… – вздохнула наконец женщина. – Семнадцать лет…
– Да, – подтвердил Матвей, – семнадцать. И все эти годы парень убежден, что это он убил свою Галинку.
– Вы замужем? – неожиданно спросил Циклоп.
– Разведена, – ответила женщина в некотором замешательстве. – А какое это имеет…– А дети у вас есть?
– У меня сын Коля. Ему девять лет.
За дверью снова воцарилась тишина. Было слышно, как льется вода из графина.
– Чего вы добиваетесь? – наконец спросила женщина. – Вы хотите, чтобы Борис вспомнил прошлое?
– Мы хотим, – терпеливо-назидательно ответил Матвей, – чтобы он забыл будущее…
– Что это значит?
– Ему кажется, – объяснил Циклоп, – что он знает будущее. Оно сплетается в его сознании с прошлым, образуя замкнутый круг.
– Скажите… – опять спросила женщина и в ту же минуту осеклась на полуслове, потому что дверь с шумом распахнулась, и бледный как мел молодой человек лет двадцати пяти, с тонкими чертами лица и темными, волнистыми волосами, слипшимися на лбу, переступил порог.
Все, кто находился в комнате, как по команде встали со своих мест. Борис смотрел на них с вызовом, и его глаза сверкали негодованием.
– Что здесь происходит? – проговорил он срывающимся голосом и перевел взгляд на Циклопа. – Николай Давыдович…
Учитель в замешательстве снял очки, повертел их и надел обратно.
– Видишь ли, Боря… – начал он.
– Борис? – перебила женщина и робко подалась вперед. – Боренька…
Ей было лет тридцать с небольшим. Светлые волосы, потускневшие от перекиси, были гладко зачесаны назад и убраны в пучок. На ее миловидном лице смешались страх, смущение и радость. Она шевелила губами, силясь подобрать нужные слова.
Но ее опередил Матвей. Он первым оправился от растерянности и произнес спокойно, словно складывая фразу из детских кубиков:
– Познакомься, Борис. Это твоя Галинка. Она не умерла.
Боря отступил на шаг, и в его глазах промелькнуло деланое удивление.
– Моя Галинка? – Неожиданно он прогнулся всем телом и фиглярски протянул ладонь опешившей женщине: – Очень приятно… Борис.
Циклоп досадливо щелкнул языком. Матвей отвел глаза в сторону.
– Знакомство закончено? – звонким от взорвавшейся обиды голосом продолжал Борис и, обведя дрожащим взглядом присутствующих, резюмировал: – Значит, закончено. Тогда – всего хорошего…
Циклоп сделал попытку остановить его, но Борис, вскинув руки, словно боясь запачкаться, выбежал вон.
Женщина продолжала стоять, в немом отчаянии уставившись на закрывшуюся дверь. Матвей зачем-то отер ладонь о пиджак и буркнул без особой уверенности:
– Все нормально. Так и должно было быть…
Борис быстрым шагом шел по ночному Ташкенту. Мысли больше не путались в голове, не дрожали от ветра, не мчались за ним в сумасшедшей погоне. Они вдруг стали ясными, как прозрачное небо, повисшее над городом.
Удивительно, но он уже не чувствовал той сладкой, ноющей обиды, которая плеснула ему в сердце перед дверью в больничном коридоре. Он все еще не понимал, зачем Циклопу и Матвею понадобилось подсовывать ему фальшивую Галинку, с какой неведомой целью они подговорили незнакомую женщину, работающую в той самой больнице, где когда-то погибла его любимая, назваться чужим именем. Но он чувствовал, что и учитель, и его друг уверенно шагают к только им известной цели.
«Они стремятся помочь мне , – убеждал себя Борис, – но – в чем? Какую проблему они разглядели в моей никому не заметной жизни? От каких напастей они хотят оградить меня? И меня ли? Может быть, наоборот, они стараются уберечь себя от несчастий, связанных со мной? «Мы хотим, чтобы он забыл будущее…» – странная фраза. Странная и пугающая своей решимостью, похожей на решимость человека, который борется с предопределенностью. С судьбой…»
Вдруг он остановился. Как же все просто! Ведь главное фатальное событие, предсказанное Борисом и которое известно Циклопу, – это землетрясение и гибель Галинки! Если учителю удастся убедить его, что ничего не случилось , – он сможет положить конец дальнейшим предсказаниям, сможет уберечь себя от новых пророчеств! А это значит…
«А это значит, что меня больше не будут прятать от людей, от моих читателей – от жизни!»
Борис перевел дух, словно закончив тяжелую изнурительную работу. И вздохнул: «Но все это – понарошку. Они притворятся, я подыграю, мы все вместе сделаем вид, что победили судьбу. А на деле – все останется как есть. И пророчества Назимы, и мои предсказания, и будущие несчастья, от которых нет спасения. Все – по кругу. И только крест разорвет этот круг…»
– Я согласен! – крикнул он обреченно в гулкую темноту города. – Я сыграю в вашу игру. Пусть это ничего не изменит, но, может быть, люди перестанут бояться меня!
И он повернул обратно.Неожиданно Борис понял,
Борис вскочил и бросился к свету этой тусклой, отраженной, ненастоящей луны как к своему единственному спасению.
Вахтер на этот раз вообще ничего не успел сказать, когда все тот же растрепанный молодой человек пулей ворвался в вестибюль и стремительно кинулся вверх по лестнице.
У кабинета старшей медсестры Боря замешкался, ухватившись за холодную стальную ручку, словно боясь потерять равновесие, но через мгновение решительно распахнул дверь и шагнул вперед.
Женщина сидела за столом в полном одиночестве, перебирая какие-то бумаги. Она испуганно подняла глаза на вошедшего и замерла. В кабинете повисла тяжелая пауза, громко отсчитываемая секундной стрелкой настенных часов.
Едва передвигая вдруг отяжелевшие ноги, Борис подошел к столу, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание от волнения. Сердце застряло в горле и колотилось, пытаясь вырваться на свободу вместе с первым же произнесенным словом. Но он ничего не смог сказать. Он жадно смотрел в глаза женщины, сидящей напротив, и вдруг увидел два черных солнца, обжигающих и пьянящих душу, как в далеком, безвозвратно потерянном детстве.«Моя Галинка самая лутшая вмире… Я ее потерял. Но мы все равно когда-то будем вместе!»
Не говоря ни слова и глядя Борису прямо в глаза, женщина встала и протянула вперед руки, словно приглашая его в объятия. Но он застыл, не в силах двинуться с места, и только шевелил губами, на которых дрожало беззвучное: «Пусть это ничего не изменит…»
В ту же секунду женщина качнулась всем телом, сверкнули огнем настольной лампы два черных солнца, а протянутые руки, как две холодные змеи, стали быстро удлиняться, образуя вокруг его шеи живое, подрагивающее кольцо. Замкнутый круг.
Ноги его мягко подломились в коленях, и Борис рухнул на пол.
Он очнулся в большой, светлой комнате, оклеенной голубоватыми обоями, на которых кривились причудливые узоры. Борис почему-то сразу увидел именно эти узоры. И еще – низкий потолок с паутиной мелких трещин. Его увечная ладошка покоилась на коленях загадочной женщины. Она мирно дремала в кресле, придвинутом к кровати, на которой лежал Борис. Он долго пытался сообразить, где находится и как здесь очутился. Белоснежная занавеска на окне вздувалась парусом от сквозняка, а на письменном столе, втиснутом между комодом и тумбочкой с телевизором, шевелились от ветра рассыпанные бумаги.
Боря в недоумении приподнял голову над подушкой, и в тот же миг женщина открыла глаза.
– Очнулся, – улыбнулась она и сладко потянулась в своем кресле. – Как же ты меня напугал!
Борис непроизвольно задержал взгляд на легкой кофточке, под которой угадывалась небольшая, но откровенно манящая грудь. Глядя, как женщина сладко потягивается в кресле, он вдруг вспомнил маленькую и упругую грудь Галинки. И тут впервые в Борисе шевельнулось сладкое и ноющее желание. Он испугался этого чувства и резко сел в кровати.
– Ты у меня дома, – пояснила женщина, хотя он ни о чем ее не спрашивал. – Вчера ночью у тебя случился обморок в моем кабинете. Но врача беспокоить не пришлось. Я все-таки сама медик.
Она взяла с коленей шпильки, прихватила их губами, потом собрала рассыпанные волосы и ловко заколола их в пучок.
Борис жадно впитывал взглядом каждое ее движение. Куда-то улетучились вчерашний страх и волнение. Он вдруг почувствовал, что уже давно хотел проснуться именно в этой комнате с колышущимися на окне белоснежными занавесками, старым комодом, уютным креслом и шуршащими бумагами на письменном столе. Он давно уже хотел быть рядом с этой женщиной, такой желанной и родной, такой естественной и милой в простенькой кофточке, с пучком светлых волос, с красивыми глазами-солнцами.
– Я видел вчера змею, – сказал он совершенно спокойно, будто теперь сама мысль о том, откуда могла появиться эта змея, его уже не пугала.
– Змею? – с тревогой переспросила женщина.
– Даже двух змей, – продолжал Борис. – Они обвивали мою шею кольцом.
Женщина на секунду задумалась, а потом взяла его увечную ладонь и прижала к груди.
– Это пройдет, – с жаром сказала она. – Ты верь мне…
Новая волна сладкого желания прокатилась по всему телу Бориса. Бешено заколотилось сердце, и стало сухо во рту.
– Я верю… – прошептал он.
Какая-то догадка мелькнула во взгляде женщины. Но этот мгновенный испуг вдруг растворился, улетучился, уступив место теплому, светлому и давно забытому чувству. Она непроизвольно подвинулась ближе к Борису, и два черных солнца зажглись прямо перед его глазами. Не понимая, что делает, он провел дрожащей рукой по ее щеке, шее, плечу и маленькой, податливой груди.
Женщина стушевалась и пробормотала, отводя глаза:
– Надо одеваться… Скоро придет из школы Николай.
Но Борис не убрал руку. Он притянул женщину еще ближе к себе, так, что ей пришлось пересесть к нему на кровать.
– Ты… Назима? – спросил он тихо.
Два черных солнца горели перед самыми его глазами.
– Нет, – ответила она, ничуть не удивляясь вопросу. – Меня зовут Галинка…
– Конечно, – согласился Борис, увлекая ее на подушку и задыхаясь от желания. – Ты – моя Галинка…
Острое, сладкое чувство растопило каждую клеточку его тела. В жарком безумии он припал губами к самому уху своей новой Галинки и прошептал совершенно бесполезную фразу, даже не догадываясь, что буквально вчера ее слово в слово произнес Матвей:
– Все правильно… Так и должно быть…
Два черных солнца вспыхнули жарче прежнего, а потом медленно растаяли в сладкой, безвольной истоме.Глава 10
Борис остался жить у своей новой Галинки.
«В конце концов, неважно, кто ты на самом деле , – рассуждал он долгими ночами, подперев рукой щеку на подушке и с нежностью разглядывая профиль спящей рядом с ним женщины. – Ты действительно похожа на мою Галинку. А мне этого и довольно, потому что я опять счастлив. Как в далеком детстве, когда у меня впервые появилась семья…»
Судьба Бориса Григорьева сделала новый поворот. Его жизнь изменилась так стремительно, что он сам не успевал осмысливать происходящее с ним. Отныне он был окружен любовью и лаской. Его день начинался с улыбающихся прекрасных глаз, в которых играл рассветный луч, и заканчивался жаркими черными солнцами, тающими в закатной неге. Изменились и люди, окружавшие его. Циклоп и Матвей, казалось, добились того, к чему стремились все последнее время.