Креститель
Шрифт:
В ответ луг внезапно зашелся утробным зловещим хохотом. От неожиданности кони захрапели и понесли, отказываясь слушаться поводьев. В первую минуту Середин, вырвавшийся вперед, попытался управиться с кобылой, но потом махнул рукой и только пригнулся к гриве. Лошадь не мотоцикл — в стену не врежется, на таран не пойдет. Выдохнется — сама на шаг перейдет.
Так и получилось. Бешеной скачки хватило от силы на полчаса, после чего гнедая, устало хрипя и мотая головой, затрусила мелким шагом. С губ, из-под ремней упряжи падали крупные хлопья пены. Немного погодя подтянулись и остальные путники. Кони у всех дышали тяжело, прядали ушами, кивали головами в такт
Дорога тем временем отвернула от реки куда-то в поля.
— Петлю тут Днепр делает, — пояснил богатырь. — Верст десять. А тракт прямо идет. Как Тумановку минуем, вскоре опять к воде выйдем.
— Святилище есть у Тумановки? — переспросила Пребрана.
— Как же без него? Люди, чай, живут.
— Зарям обеим дары хочу принести, на исцеление. — Девушка осторожно коснулась черной шеки подушечками пальцев и с надеждой спросила: — Остановимся?
— И мази хорошо бы купить на барсучьем жире, — добавил от себя Олег. — И хорошо бы, чтоб в состав входили мед, свинец и маковое молочко.
— Ты умеешь изготавливать снадобья? — удивился богатырь.
— А куда я денусь? — Ведун попытался пожать плечами и тут же застонал. — Против нежити и злых духов мало мечом махать. Их и травануть нужно уметь, и испугать, и отгородиться. Жаль, хлопот много с приготовлением. Травы многие только в определенный день и час собирать можно. Хвосты мышиные да змеиную кожу по полтора года сушить надобно в тени, в тепле, где-нибудь на чердаке. Мыло варить тоже никто не даст — вонь от этого процесса месяца три выветриваться будет. Где мне этим заниматься? Оттого своих снадобий и не имею совсем. Не с руки.
Тумановка — деревенька на пять дворов — частокол имела чисто символический, годный разве против диких зверей. Похоже, в случае военной беды жители рассчитывали больше не на меч и отвагу, а на темнеющий за оврагом густой лиственный лес, к которому от ворот тянулись сразу три дорожки, не считая тропинок. Постоялого двора тут почему-то не было, но боярин договорился с хозяевами крайней избы, что путников пустят на сеновал, на чердак над длинным хлевом. Крестьяне были бы не против уложить гостей и в доме — но ведун напомнил Радулу про мстительного колдуна и посоветовал ночевать всем вместе, чтобы поодиночке не попасться. Причем отдельно от ни в чем не повинных людей.
Сложив вещи и оставив лошадей на хозяйской конюшне, все вместе они пошли к местному святилищу, что поднималось над деревней, чуть в стороне, на вершине взгорка правильной полукруглой формы. Олег даже подумал, что это — древний могильный курган. Хотя вряд ли люди стали бы ставить идолы богов на таком месте.
Внутри святилище выглядело весьма скромно — как, впрочем, большинство маленьких деревенских капищ. Три неизменных центральных идола — Сварога, Даждьбога и Велеса, — несколько второстепенных. В здешнем храме не оказалось Перуна и Похвиста, столь почитаемых в новгородском крае, не нашлось места для Макоши. Зато Триглава возвышалась почти рядом с главными богами, а Заря-Заряница, к радости Пребраны, была даже в двух ипостасях — Утренняя и Вечерняя. Разумеется, никаких алтарей тут не имелось, и свои подарки путники положили прямо на землю: два венка из собранных по дороге полевых цветов, крынку с
— Помоги нам, Заря-Заряница, — торопливо забормотала девушка, — помоги нам в исцелении, от ран кровавых в избавлении. Одари нас своею ласкою, избави от страданий и горестей.
Ей вторили холоп и служанка. Боярин положил две монеты к ногам Сварога. Впрочем, ему никакого исцеления не требовалось.
— Ответили ли вам боги, добрые люди? — вошел в ворота загорелый рябой мужик с ярко-рыжей окладистой бородой и взлохмаченными волосами. Если бы не неизменный для всех волхвов серый балахон с капюшоном, опоясанный пеньковой веревкой с узелками на конце, его можно было бы принять за обычного пахаря, возвращающегося с утреннего покоса.
— Дары мы Заре принесли, отец, — поклонилась ему Пребрана. — Просим в исцелении помочь. Кому кровушку остановить, кому кожу выбелить.
— Ого-о… — охнул волхв при виде лица девушки. — Да, вижу, и вправду дело у вас к богине важное.
— А коли так, — подал голос Середин, — не могла бы богиня в лице своего служителя сменять нам пару новгородских чешуек на хорошую барсучью мазь? Только не на жир простой, а с травами лечебными. Точнее, с ромашкой, маком и воском пчелиным. Или хотя бы с медом.
— Дерзок ты, человече, коли не милости у богов, а товара просишь, — покачал головой мужик, поглаживая бороду. — А ну, заместо барсучьей, они тебе медвежью пошлют? Тогда и брать не станешь, и дары обратно унесешь?
— Нету, значит, мази? — понял ведун.
— За две чешуйки? — Волхв перевел взгляд на девушку, прицокнул языком:
— Нехорошо… А мази за две монеты у меня нет. Боги не торгуют своей милостью. Они одаривают. Или отказывают в ней. Тебя тоже зашибло, грубиян?
— Зашибло, волхв, — признал Олег.
— Мало зашибло, — холодно ответил мужик. — Ждите здесь.
Он ушел за истуканов, открыл низкую дверцу в задней стене и вскоре вернулся с небольшим туеском.
— Грешно к богам грязными приходить, люди. Хоть и с дороги, а перед святилищем омыться надобно, а не нести сюда пыль четырех дорог. Вот, возьми, красавица… — Он протянул туесок Пребране. — Сейчас в баню идите. Мойтесь, парьтесь хорошо. Как невтерпеж станет, мазью этой место увечное намажьте. Вы двое, — указал он на холопов, — спать ложитесь, у вас и так всё зарастет. А вы перед вечерней зарей сюда возвращайтесь. Стану богов за вас просить, милость искать. И не опаздывайте, не то до утренней зари мазь силу свою потеряет.
— Благодарствую тебе, отец, — низко поклонилась девушка. — Непременно придем.
За воротами Олег потянулся было к туеску:
— Дай посмотреть, чего там волхв намешал. — Но Пребрана решительно отвела его руку:
— Не серчай, ведун, но мне мазь дана, и неча тебе ее глядеть. В бане велено мазаться, там и глянешь.
К чему Середин никак не мог привыкнуть на Руси, так это к банному целомудрию. Женщины могли стесняться мужиков и наоборот сколько угодно — но только не в бане. Здесь все сплошь и рядом мылись вместе — голые, довольные, распаренные, — не особо заботясь о приличиях. В большинстве случаев ведуну приходилось ложиться на полок на живот, прижимая к доскам возмущенную таким положением вещей плоть, и стараться не смотреть по сторонам. Однако в этот раз всё оказалось куда проще: зашибленный бок так болел при каждом движении, что плотские мысли обрывались резко, едва успевали возникнуть. И даже пугающий обычно горячий березовый веник на этот раз не казался столь ужасным.