Крестный отец
Шрифт:
В кабинете их встретил Том Хейген, протянувший Джонни руку.
— Как поживаешь, Том? — холодновато спросил Джонни, отвечая на рукопожатие. Сейчас в его голосе не было теплой сердечности, которая придавала обычно ему ауру очарования. Хейгена слегка задела холодность Джонни, но ему было не привыкать. Сложные отношения с людьми были неизбежным следствием его роли советника при доне. За все приходится платить так или иначе.
— Когда я получил приглашение на свадьбу, — обратился Джонни Фонтейн к крестному отцу, — я сказал себе: все, на меня там больше не сердятся. Я ведь
Дон Корлеоне разлил по бокалам «Стрега» из золотистой бутылки.
— Кто старое помянет… Теперь все забыто, Джонни. Не знаю только, пригожусь ли я тебе теперь, когда у тебя есть и деньги, и слава?
Джонни залпом выпил янтарную жгучую жидкость и протянул дону пустой бокал. Он старался говорить легко и беспечно:
— О чем вы говорите, крестный? Какие деньги, какая слава? Я качусь вниз. Вы были правы, не следовало мне оставлять жену и малышек ради этой беспутной твари. Не зря вы рассердились на меня.
Дон пожал плечами:
— Просто я был обеспокоен. Ты ведь мой крестный сын.
Джонни нервно забегал по кабинету.
— Я совсем помешался от этой девки. Самая яркая звезда Голливуда, ангел, да и только. Но слов нет, что творит. Стоит гримеру хорошо разрисовать ее, она ложится с ним. Стоит оператору найти удачный ракурс для съемок, готова немедленно бежать с ним в уборную. И вообще спит с кем попало. Отдает себя так же легко, как я отдаю мелочь из кармана. Сатану ей в мужья, подлой шлюхе.
Дон Корлеоне прервал его:
— А как поживает твое семейство?
Джонни Фонтейн вздохнул:
— Я о них забочусь. С тех пор, как мы разошлись, я плачу Джинни и малышкам больше, чем положено по суду. Раз в неделю навещаю, иногда чаще. Я скучаю без них, иной раз до безумия, — он выпил второй бокал. — А Марго смеется надо мной. Она даже не понимает, отчего я ревную. Считает, что я устарел вместе с моими песнями и итальянскими страстями. Перед отъездом я отлупил ее, только лицо не тронул, а так синяков понаставил. А ей хоть бы хны, хохочет, и все.
Джонни закурил сигарету.
— Такие у меня дела, крестный, так что жизнь моя, похоже, не имеет никакого смысла.
Дон Корлеоне сказал без обиняков:
— Тут уж тебе никто помочь не в силах.
Помолчал, потом спросил:
— А что у тебя с голосом?
Стоило ему сказать это, как с любимца фортуны Джонни Фонтейна слетело последнее обаяние. До сих пор он иронизировал над собой, теперь просто сломался:
— Я не могу больше петь, крестный, что-то с горлом, а доктора не берутся лечить.
Хейген и дон Корлеоне посмотрели на Джонни пристально. Не тот он был человек, чтобы паниковать без причин.
— На двух фильмах, где я играл, сборы были огромные, — продолжал Джонни. — Я стал звездой первой величины. А теперь меня вышвырнули. С хозяином студии я с самого начала не поладил, так что он счастлив возможности посчитаться.
Дон Корлеоне встал перед крестником и спросил мрачно:
— Что же вы с ним не поделили?
— Ему не нравилось, что я пел на левых
Лицо дона Корлеоне не выражало сочувствия. Он смотрел холодно и презрительно.
— Прежде всего, веди себя, как подобает мужчине, — сказал он, и черты исказились гневом. — Как подобает мужчине! — проревел он, Потом, перегнувшись через стол, со свирепой нежностью сгреб волосы Джонни в кулак и притянул к себе его голову: — Господи милосердный, да как же это вышло? Как, прожив столько лет со мной рядом, ты остался ничтожеством? Что это за потаскун голливудский, способный только лить слезы и взывать о помощи? Что за бабья истерика: «Что мне делать? Что мне делать?»
Это произошло так неожиданно, и Джонни был изображен так удивительно похоже, что Хейген и сам Джонни не могли удержаться от смеха. Дон Корлеоне с удовлетворением замолчал. С минуту он размышлял, глядя на любимого крестника, как бы среагировали его родные сыновья, задай он им подобную взбучку. Сантино, тот надулся бы и стал потом назло куролесить. Фредо всерьез испугался и забился в угол. А Майкл, скорее всего, ответил бы холодной улыбкой и надолго скрылся из дому. Нет, до чего все-таки славный малыш этот Джонни: и смеется искренне, и собрался уже с духом, вполне понимая крестного.
Дон Корлеоне заговорил опять:
— Мало того, что ты отбил у хозяина девчонку, так теперь жалуешься, что он не носит тебя на руках. Есть чему удивляться! Сам бросил семью и оставил детей без отца из-за потаскухи — и сам же плачешь, что никто не ждет тебя с распростертыми объятиями. Не ставишь своей девке синяк под глазом, потому что она, видите ли, снимается, а потом недоволен, что она хохочет над тобой. Ведешь себя, как дурак, вот и выходит все по-дурацки.
Дон сделал передышку и спросил:
— Но теперь-то ты послушаешься моего совета?
Джонни Фонтейн пожал плечами:
— Ведь я не смогу снова жениться на Джинни, крестный. Во всяком случае, на ее условиях. Я же играю в карты, пью, встречаюсь с друзьями, да и бабы вешаются мне на шею, куда от них денешься? А потом, когда приходишь к Джинни, всегда чувствуешь себя последним подонком. Я просто не в силах опять выносить это.
Терпение дона Корлеоне, похоже, было на исходе, хотя он умел владеть собой.
— Кто тебя заставляет опять жениться? Это твое дело. Помогаешь растить детей — молодец. Тот, кто не умеет быть отцом, не может считаться настоящим мужчиной. Но в таком случае умей поставить себя так, чтобы их мать не возражала. Почему ты не можешь настоять на своем и жить с ними под одной крышей? Где сказано, что у тебя нет права строить свою жизнь по-своему?