Крестоносцы

Пилипенко Сергей Викторович

– Это не главное, мама. Важно, чтобы люди возжелали себе нового бога из своих людских племен, который укрепил бы их общую веру в небеса.

– И откуда ты все это знаешь?
– удивилась мать, глядя пытливо сыну в глаза.

– Я знаю потому это все, - отвечал мальчик, - потому что, видел себя во сне таким же, как и они. И я летал, мама, как они и даже ходил по небу. Но это еще не все. Я видел самого главного бога. Он был такой же, как и я. И одет почти так же. Только я не понял, что у него

в руках. Какая-то странная фигура в виде скрещенных палочек. Ну, вот такая, - и он нарисовал пальцем на полу фигуру, отображающую настоящий крест с двойным перекрестием.

– И что это обозначает?
– спросила удивленная Мария.

– Пока не знаю, - ответил сын, - но думаю, это скоро придет мне в голову снова. Вот тогда и объясню, - и он стер с пола рисунок.

– А ты не боишься того, что говоришь так?
– спросила мать, - ведь боги нас слышат.

– Нет, мама, - возразил мальчик, - они слышат только тогда, когда хотят сами этого, и я это чувствую тут, - и он снова показал рукой на голову.

– Да, но как же они знают все о нас? Наверное, видят с небес, что мы делаем?

– Этого я не знаю, - прямо ответил сын, - может, и видят. Но зачем им все это?
– теперь, задал вопрос и он сам, но так и не найдя на него ответа, сказал.
– Нет. Я думаю, что они хотят видеть нас более лучшими, чем мы есть. Потому, и обращаются, когда это очень требуется.

– Не знаю, сынок, - ответила Мария, - может, все так и есть, как ты говоришь. Вот только, что скажут сами люди, узнав обо всем этом?

– Они скажут, что я и есть бог, - уверенно отвечал мальчик, - только до этого еще много.

И снова Мария подивилась его проницательности, и снова ей немного всплакнулось.

– Почему ты плачешь, мама?
– спросил сын, подходя ближе к ней и ложа голову на колени.

– Сама не знаю, сынок. Вот почему-то плачется и все, - и она погладила сына по голове.

– Знаешь, сынок, - продолжила она после небольшого молчания, - мне кажется, что я еще вернусь сюда в эти места.

– Почему?
– удивился сын, - разве ты не хотела бы жить с людьми? Они также плохие?

– Не знаю, какие сейчас, - отвечала Мария, - но тогда, когда я ушла от них, они были злыми и жестокими.

– А мы сделаем их добрее, мама, - заверил ее сын, - вот затем мы и идем к ним. Мы принесем людям добро и свет в их темные холодные дома.

– А откуда ты знаешь, какие у них дома? – удивилась мать.

– Я их вижу, мама, - уверенно отвечал мальчик, - они у меня перед глазами.

– Но сколько продлится наш путь?
– спросила снова Мария.
– И сколько же надо добра?

– Долго, - так же уверенно ответил сын и посмотрел ей в глаза, - а еще я знаю, что добро будет сотворено и нам опосля всего этого.

–

Как это опосля?
– не поняла мать.

– Не знаю, - пожал плечами мальчик, - но мне кажется, что я уже вижу это время и с завтра мы начнем вместе его приближать.

– Ох, сынок, - снова всплакнула мать, - так не хочется мне покидать наше место.

– Знаю, мама. Но так велят боги и именно им мы обязаны своей жизнью. Потому, последуем их сказанию и велению. Тяжел и далек наш путь, но не труднее, чем то, что уже пережили. Я чувствую все это и уже горю желанием идти вперед...

Так они разговаривали до самого позднего вечера, и уснули только тогда, когда на небе взошла хорошо луна.

Наутро же, проснувшись и умывшись в последний раз в пойме реки, они наспех позавтракали и собрались в путь.

Дверь в пещеру надежно закрыли и загородили большими камнями, оставив внутри все так, как было за время их жизни.

Вскоре после их ухода, они так же обрастут мхом и покроются удивительно вьющейся растительностью, дающей свои горьковатые плоды, которые никак не годились в пищу.

Но это будет потом, спустя года, а пока мать и сын молча прощались с сохранившим им жизнь и давшим оплот жилищем, а также со всем тем, что его окружало.

Слезы ручьем устилали глаза Марии, а ноги отказывались повиноваться, но все же она пересилила себя и, развернувшись, сделала первые шаги навстречу идущей судьбе своего сына.

Мальчик также пошел следом, а вскоре и вовсе опередил мать, которая вела за собой их старую кормилицу - козу.

Животное, наверное, тоже чувствовало этот уход и жалобно подавало голос, озираясь по сторонам и порою не желая идти дальше.

Но сила верхнего повиновения все же заставила их идти, не смотря на всю боль обид и на неуверенность в завтрашнем дне.

Они шли по давно не топтаной дороге, и только пыль, поднимающаяся от их босых ног, говорила о том, что она до сих пор жива и не совсем утратила свою способность к воспроизведению живости движения.

После, она медленно ложилась обратно, заполняя сделанные ногами людей и животного небольшие углубления, но все же не до конца.

Боль наполняла их сердца, а души немного тревожились. Но боги не переживали за них.

Они знали, что те, кто внизу, выдержат еще не одно испытание, которые только начинались и которым не было истинного счета во всех последующих человеческих жизнях. Исповедь общего греха таила в себе несусветную загадочную силу, простирающуюся вглубь веков и вглубь человеческих усилий в опознании своего существования.

Человек только начинал свое первое восхождение, как действительно звучало бы это слово в его же устах. Вера спасала народы, но то была вера не в их бога, не в человеческого.