Крестоносец из будущего. Трилогия
Шрифт:
— Помнишь Демира, повелитель? Нашего лазутчика, что пробрался так далеко на восток, в страну, где поклоняются шестирукому богу. Он рассказывал о рисунках, на которых изображены неприличные для мусульманина сцены, где мужчины и женщины предаются разврату!
— Я хорошо помню его рассказ, Юсуф! — Селим-эфенди уже успокоился и внимательно смотрел на сотника. Буря прошла, и теперь перед ним снова сидел на ковре властный и умный воин.
— Потому ханум и растаяла в его руках, ибо он овладел этой нечестивой магией, приносящей усладу телу, но губящей душу. И заметила только то, что он внушил
Селим-эфенди кивнул, но ничего не сказал, только молчал, задумчиво хмуря лоб. Спустя долгое время, пока Юсуф сохранял полную неподвижность, сидя на мягкой подушке, морщины на лбу тысячника разгладились, а лицо прояснилось, словно с неба ветер прогнал темные тучи.
— Прости мою несдержанность, Юсуф, и мои опрометчивые слова, сказанные про командора Андреаса фон Верта! — Молодой военачальник четко произнес германское имя, не исказив ни одну букву.
— Ты прав — это самый страшный враг, с которым мне пришлось столкнуться. Ты был нашим лазутчиком в Кракове, но это не ущемляет твою честь воина. Также как и он, бывший и в Константинополе и в Индии. Да, он там жил — ибо нечестивую любовную магию можно изучить только в тех землях. Теперь я прозрел — все эти годы восточные язычники осмелились с нами воевать, и не без успеха. Это дело рук Верта!
— Похоже на то, мой повелитель!
Юсуф кивнул головою в восхищении — эмир, как всегда, показал свой блестящий ум.
— А коварство византийское, он ловко провел нас. И меня, и тебя, и ханум! И мы ушли от крепости, которую обороняли всего два десятка воинов, радостные, да еще с ликованием отдав ему две тысячи золотых монет. О подобном я раньше и не слышал! Нет, Юсуф, мы должны радоваться, что легко отделались, и в следующий раз, а он будет скоро, будем намного предусмотрительней. Хотя скажу тебе честно, тут нет ни капли стыда — я немного страшусь его доблести!
— А я хитрости! — со вздохом признался Юсуф. — Будь он купцом, то я бы давно остался без последнего медяка и сверкал бы своим телом, прося подаяние!
— Ты был бы не одинок, Юсуф! Ведь он с меня вытянул все золото, что было, и мой фамильный ханджар, усыпанный камнями. И многое другое, оставив свое в сохранности! Нет, сидеть нам рядом, Юсуф!
Арабы переглянулись и, не в силах сдерживать переполнявшие их эмоции, дружно, и главное, искренне рассмеялись…
ГЛАВА 9
— Теперь крестоносцы получат урок, который надолго запомнят. Я им тут устрою новый Каталаун!
Пан Кароль Завойский, рослый и крепкий, совсем еще не старый, уверенный в себе и своих силах мужчина, цедил слова, с нескрываемым злорадством и гнусной ухмылкой взирая на мечущихся в страшной панике белогорцев, явно не ожидавших увидеть всю его дружину, перекрывшую путь на близкий Плонск.
Их тяжелогруженые повозки, в каких селяне обычно возили в город известь, сбились в большой неровный круг, и теперь мужики шустро прятались за
— «Синие» удирают, ваша милость! Догнать?!
Молодой шляхтич с горящими глазами уже рвался в драку, как хороший цепной пес. Он с нетерпением ерзал в седле, будоража этим боевого коня, и указывал правою рукою на быстро двигающихся по заснеженному полю верховых.
Пан внимательно всмотрелся вдаль, прищурился — знакомые синие плащи конных стрелков ордена он узнал сразу, и тут же вспыхнула ярость в душе и заныла правая голень, простреленная пять лет назад таким вот лучником в ненавистном плаще.
Упускать их было нельзя, тем более что беглецов совсем не много, всего с десятка два, и мчались они все вместе, сбившись в одну большую кучу, по замерзшей пашне.
— Не по тебе честь, Домашек! — с нехорошей улыбкой грубо отрезал пан, продолжая следить взглядом за полем, и выругался снова, яростно и громко, заставив вздрогнуть стоящих рядом телохранителей. — Идиоты! И это есть знаменитые орденцы, что даже удрать толком не могут?! Трусы! Они же бросили своих, презренные твари, спасая свои вонючие шкуры!
Завойский презрительно скривил губы — он думал, что встретит бешеное сопротивление крестоносцев, но такого их поведения никак не ожидал. Впрочем, спасались бегством призванные селяне, пусть и имеющие воинские навыки, а вот «красные» никогда.
Сейчас они готовились к последней схватке, которую навязал им пан на своих условиях, презрев свой договор с горожанами, по которому он честным словом обязывался пропускать из Белогорья возы с известью и продовольствием.
Известие о том, что на Плонск идет большой обоз из Белогорья, сопровождаемый всего полусотней крестоносцев, было встречено в Старице с ликованием.
Шляхтичи откровенно маялись от безделья три недели, опустошая винный погреб и сожрав треть окороков. Бездействие было вызвано опасной болезнью магната, из-за которой, к общему огорчению воинственных шляхтичей, пришлось отсрочить на неопределенный срок давно запланированное и подготовленное нападение на мятежное Белогорье.
Без повелительного голоса Сартского ясновельможное панство просто не могло решить, кто из них возглавит общее воинство. Каждый из собравшихся панов предлагал только свою кандидатуру, яростно выступая против соседа. Никто не хотел уступать даже в самой малости, ибо вся слава достанется только одному. Тому, под чьим знаменем они и пойдут!
— Пся крев!
Решение Завойскому пришло само собой, когда он устал участвовать в бесконечных спорах и склоках, пытаясь доказать свое право командования — ведь он имел самый большой отряд, за исключением личной дружины магната, конечно.
Потому пан и решил начать войну только собственными силами и первым делом полностью уничтожить орденский отряд, заодно захватив богатый обоз. Затем он планировал внезапно напасть на мятежную Притулу, изрубить непокорных смердов, испепелить крестьянские жилища, безжалостно предав огню и мечу, и лишь потом двигаться на замершую от ужаса Бяло гуру, куда кастелян Замосцкий клятвенно пообещал привести всю дружину заболевшего магната и ополчение подручных Сартскому панов.