Крестоносец. Византия
Шрифт:
Впрочем, времени на раздумья прекрасная хозяйка мне не оставила, мгновенно оказавшись у кровати и набросившись на меня, как пантера на беззащитного кролика. Постараться прикинуться ветошью не удалось, да и не очень-то хотелось.
Тут вообще не до мыслей было, одни инстинкты. Основные… Довольны остались оба. Лотта, похоже, за год вдовства сильно соскучилась по мужской ласке, и буквально изнасиловала меня, не дав за ночь сомкнуть глаз, искусав плечи и руки, исцарапав спину, и выжав, словно попавший под пресс фрукт, ставший за ночь сухофруктом.
Недостаток познаний в области секса молодая женщина восполняла неподдельным энтузиазмом и бурной страстью. Ну а мне пришлось вспомнить опыт прежней жизни, включая «Кому
Не хвалясь скажу, что мне полностью удалось выполнить программу-максимум. Лотта оказалась очень любознательной и старательной ученицей, быстро раскрепостилась, и схватывала всё новое буквально на лету. И только когда ночное небо за окошком начало светлеть, намекая на приближение зари, девушка, наконец, отвалилась от меня, как пиявка, насосавшись крови, отваливается от вашей плоти и, надев подобранную рубашку удалилась, бросив на прощанье на ломаном французском: «Забудь, между нами ничего не было». После чего закрыла за собой дверь, оставив меня в полном изнеможении и некотором недоумении. Она всерьёз думает, что такую ночь можно забыть? После недолгого раздумья я решил последовать примеру незабвенной Скарлетт О'Хара и подумать об этом завтра, точнее уже сегодня, когда высплюсь. После этого меня окончательно отрубило. Но сны, надо признать, снились приятные.
Проснувшись довольно поздно, я быстро управился с завтраком, накрытым по инициативе Лотты. Девушка при этом держалась так, словно ночью между нами и правда ничего не было. Затем я отправился по лавкам. Прежде всего я хотел прикупить бумаги, так как прихваченный из Клерво запас порядком сократился. Бумага в Ульме стоила не сильно дешевле пергамента. Она в Европе сейчас привозная, причём издалека, от сарацинов, которые её делают уже века четыре, захватив в войне с Китаем мастеров-бумагоделов и вызнав их профессиональные секреты. Европейцы начнут делать бумагу только в следующем веке — довелось об этом слышать или читать в прежней жизни. Теперь, правда, после того, как я подсказал монахам в Клерво технологию производства дешёвой бумаги, дело должно пойти быстрее. Но в европейских странах она распространится ещё не скоро.
Большую часть купленной бумаги я отдал переплётчику, заказав толстые тетради, похожие на старые советские гроссбухи моего детства. Заодно прикупил чернила, которые сейчас тоже недёшевы — даже простые чёрные стоят по два су за галлон — это чуть больше 4,5 литров, а за цветные дерут в полтора-два раза дороже.
Затем зашёл в мастерскую медника и, отдав ему медь и олово, оставшиеся после изготовления в Саарбрюккене самогонного аппарата, подзорных труб и «микроскопа», заказал рупоры, а также корпуса для компасов, или компАсов, как говорят водоплавающие, о которых задумался ещё в Эсслингене, при покупке магнитного железняка. Для этого пришлось рисовать те и другие на бумаге, в разных проекциях, и подробно объяснять мастеру, чего я от него хочу. Рупоров я заказал десять штук — на нашу компанию и на подарки графу Гийому, да нашему христианнейшему королю Людовику, а также, скорее всего, кайзеру Конраду и отирающемуся в лагере крестоносцев венгерскому королю. Чуйка мне подсказывала, что эти двое, увидев у своего царственного собрата рупор, наверняка захотят заполучить такие же ништяки. Корпусов для компасов заказал десятка полтора, потратив на них почти полностью оставшийся цветмет.
Как и переплётчику перед этим, пришлось добавить меднику к цене заказа прибавку за срочность, чтобы управились за четыре дня. Задерживаться в Ульме я не собирался, мы и так выбивались из графика. Уже собираясь уходить, заметил медные фигурки, сделанные несовершеннолетним наследником мастера (судя внешнему сходству), и по совместительству его подмастерьем. Выглядели они очень недурно, у парня явный талант,
Вернувшись в дом Отто к обеду, я презентовал часть купленных фигурок ребятам. Роланду достался стоящий на задних лапах лев, который держал в передней лапе меч и опирался на щит. Пьеру — охотник с рогатиной и луком в саадаке, а Виму — монах с посохом и книгой. Эрих и Ульрих получили по фигурке кузнеца: один с клещами и молотком, а другой с кувалдой.
Одаренные остались довольны и, закончив с обедом, быстро убежали, видимо, за «десертом». Остальные фигурки я подарил Лотте и её детям. Хозяйка дома получила медную рысь (подарок с намёком, как и сделанные парням). Если бы я подарил что-то одной Лотте, это могло бы вызвать подозрение, а так, за компанию, выглядело нормально. Девочка Мальвина получила фигурки женщин и птиц, а её младшие братья Вендель и Флориан — воинов и зверей.
Детишки полученным подаркам страшно обрадовались, и тут же принялись с ними играться. А их мама, глядя на детей, тоже выглядела довольной, что и доказала мне, когда наступила ночь. А я что? Я тоже был доволен. Мне ведь с той самой ночи с ведьмой Адель пришлось поститься. Да и вообще, если женщина просит, как говорится, а тем более Такая Женщина, ней лучше не спорить. Как скажут гораздо позже: «Чего хочет женщина — того хочет Бог». Хотя я не совсем уверен, что он хочет именно того, зачем Лотта приходила в мою комнату. В конце концов, француз я теперь или где? Это ведь именно во Франции появился, точнее, появится века через три, девиз: «Бог, Король и Дамы!».
На этот раз между вспышками страсти удалось поговорить с женщиной, благо Лотта хоть и не очень хорошо, но могла объясниться по-французски. По её словам, до замужества она жила в Страсбурге, где родилась в купеческой семье, а в этом городе все, кто как-то связан с торговлей, более-менее знают язык западных соседей. На высказанное опасение, не услышал ли кто-то в доме её громкие крики и стоны прошлой и этой ночью, Лотта ответила, что слышать её никто не мог. Её свёкра Отто ночами не бывает дома, слуги спят на другом конце дома, и к тому же за ужином угостились пивом, в которое хозяйка подлила настойку из некоторых трав, способствующих крепкому здоровому сну. Дети же, набегавшись за день, тоже спали так, что их не добудились бы даже Иерихонскими трубами, о которых говорил фаррер на проповеди в храме.
Кроме того, я заметил, что Лотта ни этой ночью, ни предыдущей, перед тем как заняться любовью, не пила никаких противозачаточных снадобий, вроде того что по рассказам Роланда употребляла красотка Магда в Саарбрюккене. Когда я поинтересовался, не боится ли девушка доиграться до беременности, Лотта ответила, что всё равно через несколько дней выходит замуж за младшего брата её мужа, который вскоре должен вернуться из Регенсбурга, так что если она понесёт, то все решат, что от новоиспечённого супруга.
Ну ни фига себе сюрприз! Сказать, что я был удивлён — это ничего не сказать! В прежней жизни я, конечно, слышал о невестах, наставлявших рога свои суженым накануне свадьбы, но столкнуться с таким среди махрового Средневековья никак не ожидал! Я поинтересовался у Лотты, зачем ей этот брак при таком отношении к будущему мужу?
Та, печально вздохнув, объяснила, что от неё тут ничего ровным счётом не зависит. Свёкор Отто заставил её согласиться на замужество с братом её мужа, пригрозив в случае отказа отобрать детей. Учитывая его связи в магистрате, угроза была абсолютно реальной. На мой вопрос, какое дело Отто до того, за кого ей выходить замуж, и выходить ли вообще, Лотта ответила, что дело в её приданом и в наследстве её мужа, которые свёкор хочет оставить в семье.