Крид: И боги падут
Шрифт:
— Мне нужно знать, как освободить титанов.
Его голос был ровный, спокойный, но каждое слово несло в себе вес всей разрушенной империи, всей истории забытых богов и гигантских существ, давно покоившихся в океанских глубинах. Он не просил, а требовал. Его взгляд, холодный и непроницаемый, был устремлён не на Посейдона, а в бездонную даль, словно он видел за руинами Атлантиды саму судьбу мира. В этом взгляде не было гнева, не было жалости, а только глубокое понимание неизбежности и холодный расчёт.
Тишина после его слов казалась ещё более тяжёлой, ещё более напряжённой, напоминая о громадной ответственности, лежащей на плечах Крида, и о бесконечной мощи, которую он был готов призвать. Он ждал ответа, готов был принять любое решение,
Посейдон стоял неподвижно; его фигура, согнутая под бременем бессилия и отчаяния, казалась ещё более хрупкой на фоне разрушенной Атлантиды. Его молчание было тяжелее любых слов, наполнено не только нежеланием раскрывать «семейные тайны», но и глубоким страхом, беспомощностью перед лицом неизбежного. Возможно, он и вправду не знал. А может быть, знал, но не мог признать. Его молчание было приговором. Приговором, который Крид интерпретировал как свой собственный ответ.
В миг, быстрый и смертоносный, как удар молнии, Крид сблизился с Посейдоном. Движение было естественным, незаметным, почти невидимым, но за ним скрывалась гигантская мощь. И вот уже в руке Крида покоится сердце морского бога, ещё бьющееся, пульсирующее жизнью, но лишённое божественного сияния. На миг удар сердца споткнулся, словно замер в ожидании неизбежного. Лицо Посейдона исказила не боль, а пустота.
Подняв сердце над головой, Крид превратил его в фокус невиданной мощи. Руны, опутывавшие Атлантиду, вспыхнули ярче; их мерцание пронизывало ночь, словно самые глубины пропасти вырвались на свободу. В этот миг души всех атлантов, попавших в ловушку, потекли в сердце Посейдона, питая его, наполняя его бесконечной энергией. Этот энергетический поток был ужасен, ужасающе красив, словно самое сердце разрушенного мира.
И из этого мрачного, ужасающего процесса, из погибшей цивилизации и сломленного божества, родился философский камень. Мерцающий, идеальное сердце любому, сияющее светом мёртвых звёзд. Цена, которая была заплачена за его создание, воистину была невообразимо высока. Цена, которую никто и никогда не сможет оплатить. Крид держал его в руке, и в его взгляде не было триумфа, была только глубокая, печальная мудрость и понимание бездны, разделяющей богов и людей.
Виктор… Имя, когда-то носившее в себе тепло человеческих чувств, теперь звучало пусто, словно эхо в бездонной пропасти. Он стоял на грани, на тонкой линии, разделяющей мир живых и мир мёртвых, мир богов и мир людей. Он пересёк её давно, потеряв былую человечность, но так и не обретя божественного начала. В нём не было ни тепла жизни, ни холодного сияния божественной мощи, была только пустота, заполненная бесконечной волей и целью. Он был за границей, в межмирье, в том пространстве, где законы мира перестают действовать.
Его путь был своим, уникальным, не прописанным в каких-либо божественных или человеческих канонах. Это был путь выбора, путь бесконечных жертв, путь, на котором каждое решение приходилось принимать самостоятельно, без подсказок и помощи свыше. Это было пустынное путешествие в бескрайние степи бытия, и единственным путеводителем была его собственная воля. Размышляя о своём пути, Виктор не прибегал к божественным законам, не искал поддержки у высших сил, он был сам себе богом и сам себе судьёй. Он понимал временность всего сущего, он видал сотни миров и гибель тысяч цивилизаций. Видел богов, падавших с высоты Олимпа, видел закаты целых эпох. И все эти картины были написаны на холсте его собственной души, создавая уникальную картину мироздания.
Крид стоял на руинах Атлантиды; философский камень, сияющий холодным светом, покоился в его руке. Вокруг простирались бескрайние разрушения: обломки зданий, остатки статуй, застывшие в последнем мгновении былого величия. Воздух был тяжел от запаха солёной воды, озона и призрачного шепота мёртвых. Руны, до недавнего времени опутывавшие город смертельной сетью, потускнели, их мерцание погасло, оставив после себя лишь призрачный отблеск былой
Крид задумчиво хмыкнул. Звук был негромким, почти неслышным, но он разрезал тишину, словно тонкий клинок. Его взгляд был устремлён на философский камень, словно он видел в нём не просто артефакт безмерной мощи, а отражение бездны, разделяющей богов и людей, жизнь и смерть, созидание и разрушение. Это был камень безмерной мощи, созданный ценой, которую никто не в силах оплатить. Камень, созданный из пепла погибшей цивилизации и сердца их бога.
Затем, медленно, с мерной грацией, достойной бога, он подошёл к лежащему на земле кристаллу — ловушки душ. Взяв его, он ощутил охлаждающий холод, исходящий от камня. Это был не просто артефакт, это было хранилище тысяч душ, сосредоточие бесконечной печали и отчаяния. Крид держал в руках не просто камень, а судьбы погибшего города.
Он повернулся и направился к своему кораблю. Его фигура, подсвеченная блеском философского камня, казалась ещё более величественной на фоне разрушенной Атлантиды.
Тяжёлый дубовый стол в каюте капитана казался не просто мебелью, а фрагментом древней святыни. Его поверхность, истёртая временем и покрытая мелкими царапинами и потёртостями, свидетельствовала о долгих годах и множестве событий. Воздух в каюте был наполнен запахом солёного ветра, дерева и нотками магии самого Крида. На столе лежали философский камень, излучавший холодное сияние, и кристалл, хранивший в себе тысячи душ погибших атлантов.
Крид, вернувшись в каюту, медленно опустился на стул. Его движения были плавными, размеренными, исполненными концентрации и глубокого понимания значимости предстоящего действия. Он взял в руку специально приготовленный кинжал: его лезвие было отполировано до блеска, а рукоять инкрустирована мелкими драгоценными камнями, мягко мерцавшими во мраке каюты. Этот кинжал, словно продолжение его руки, был готов к работе.
Сосредоточившись, Крид начал вырезать на дубовой поверхности стола руны призыва Хозяина Инферно. Руны были не просто символами, а частью древней магии, забытого знания, мистического ритуала. Каждый рез кинжала был точен, выверен; каждая линия — наполнена мощью и сконцентрированной энергией. В воздухе повисла напряжённая тишина, которую нарушали лишь шепот ветра за бортом и глубокое дыхание Крида. Он вырезал руны не просто в дереве, а в самой ткани реальности, призывая из бездонной глубины преисподней могущество, способное изменить судьбу любого мира. Свет философского камня освещал его руки, подчёркивая важность и опасность ритуала. В каюте капитана царила атмосфера запретного знания с нотками неизбежного будущего.
Воздух в каюте, уже сгустившийся от напряжения, задрожал. Вырезанные Кридом руны вспыхнули холодным, неземным шартрезовым светом, что быстро распространился по каюте, окрашивая стены в мрачные тона, затем сжался, сфокусировавшись перед Кридом. В этой точке пространство исказилось, как вода в кипящем котле, и появился Малик дэ Сад.
Он не просто мгновенно возник, а словно шагнул из тени реальности: зеленоглазый брюнет в идеально сидящем темно-синем костюме-тройке. Костюм казался сотканным из тьмы, его глубокий синий цвет почти поглощал крохи света вокруг. Ткань струилась, как живая, обволакивая его фигуру; от безупречно отутюженных складок исходила аура власти и холодной элегантности. На его лице, обрамленном темными волосами, ни один мускул не дрогнул; взгляд был ледяной, пронзительный, словно он видел Крида насквозь. Демон просто стоял, как воплощение безмятежной силы, внезапно возникший призрак или демон из глубин Инферно. Воздух вокруг него вибрировал от едва уловимой, но визуально ощутимой энергии, словно он был центром миниатюрного урагана. В тишине каюты слышалось лишь тихое потрескивание, подобное разрядам статического электричества. Философский камень на столе вспыхнул ярче, словно в ответ на появление Хозяина Инферно; кристалл ловушки душ так же замерцал тусклым, тревожным светом.