Крик прошлого
Шрифт:
следит за каждым моим шагом. Стоило мне обернуться, и я тут же натыкалась на взгляд серо-
голубых глаз, в которых было столько жизни, сколько я не видела даже в здоровых людях. Но
почему он так смотрел на меня?
– Ты снова это делаешь, - раздался недовольный голос Тима, который прервал мои
размышления.
Я рассеянно перевела взгляд на друга, пытаясь осмыслить его слова.
– Ты о чем?
– спросила я непонимающе.
– Пялишься на Озборна, - недовольно
котором он успел создать целый мир. Как долго я просидела в задумчивости? Судя по
сложному рисунку — несколько часов как минимум.
– И вовсе я не пялюсь!
– слегка покраснев, что было мне совершенно несвойственно,
пробормотала я.
– Конечно, - усмехнувшись совсем невеселой улыбкой, проговорил Тим.
– Ты всего лишь не
сводишь взгляда с мистера Совершенства.
– И с каких это пор он мистер Совершенство?
– недовольно пробурчала я, разглядывая свои
неровные ногти.
Вместо ответа я услышала лишь тяжелый вздох, а в следующую минуту передо мной и
Тимом возник один из санитаров. Он попросил моего друга следовать за ним, и я ничего не
могла сделать, кроме как смотреть, как худощавая фигура моего Тима скрывается за
большими дверьми. Откуда взялось это ужасное чувство пустоты в груди? С тех пор, как
Джеймс Озборн появился в нашей лечебнице, мне все больше казалось, что я теряю
единственного дорогого для меня человека.
Тим был прав — я действительно часто смотрела на Джеймса. Но не потому, что он
привлекал меня как очень симпатичный парень. Я просто пыталась понять его. Был ли он
сумасшедшим по-настоящему или же больше походил на нас? Как Джеймс оказался в
лечебнице, и был ли у него шанс выбраться отсюда? Была ли у него семья и жизнь до того
дня, как парадная дверь этой жуткой дыры закрылась за его спиной? Мне просто было
интересно.
Медленная, тихая, но очень нежная мелодия зазвучала в зале. Она была такой тихой и
ненавязчивой, что поначалу я даже не заметила ее, но когда мои мысли перестали занимать
все пространство в голове, я уже не могла не слушать. Наверное, я не слышала в своей жизни
ничего более прекрасного. Звуки, которые издавало старое пианино, а ведь до недавнего
времени я мечтала, чтобы мне дали в руки топор и позволили разрушить эту адскую
штуковину, теперь стали центром всеобщего внимания. Больные смотрели на играющего, разинув рты и капая слюной на деревянный пол. Несколько санитаров и медсестер, которые
зачастую были безразличны ко всему, что происходило в этом зале, казалось, тоже
заслушались.
Я медленно поднялась со своего
Никто никогда не играл на этом инструменте по-настоящему. Никто никогда не издавал таких
красивых звуков. Но вот он, Джеймс, сидит и играет, полностью поглощенный музыкой. Его
длинные ловкие пальцы умело перебирают клавиши.
Вслушиваясь в музыку, я постепенно забываю о своих переживаниях насчет Тима. Забываю
обо всем, что могло бы быть важно. Нежная мелодия полностью поглощает меня, и тогда я
закрываю глаза и представляю себя где-то далеко отсюда. Где-то, где жизнь гораздо проще и
радостнее.
Мне хочется подойти поближе, но я остаюсь на месте, боясь, что любое мое движение может
разрушить мгновение покоя. Некоторые больные начали кружиться вокруг своей оси,
раскачиваться туда-сюда и улюлюкать. Но я не замечаю их. Я лишь слушаю мелодию, которая
способна проникать в самое сердце, согревая его изнутри.
Но потом мелодия оборвалась, не достигнув своего логического завершения. Будто кто-то
просто захлопнул крышку пианино, а вместе с ней и мои мечты о лучшей жизни.
Я открыла глаза и увидела, что рядом с Джеймсом стоят двое санитаров. Лица у них, как
всегда, суровые, голоса грубые, а мышцы угрожающие. Многие больные боялись этих
чертовых тварей в белом. Они начинали дрожать и пятиться назад, будто видели опасных и
ядовитых гадюк. Вот только Джеймс смотрел на всех с холодным безразличием. Его
совершенно не пугали санитары, и вид у него был даже скучающим.
Мне не хотелось признаваться даже самой себе, что в какой-то мере я им восхищалась.
Грозы часто сеяли панику среди пациентов лечебницы. Многие из тех, кого я видела изо дня
в день, начинали метаться в разные стороны, кричать, стонать и порой даже рвать на себе
волосы, стоило лишь громкому раскату грома потревожить их и без того хрупкий покой.
Именно поэтому, когда первые капли стали барабанить по крышам и окнам, нас всех
разогнали по палатам.
Моя палата была маленькой. Даже слишком маленькой. Высокие серые стены. Одна-
единственная железная кровать, стол, привинченный к полу, табурет и небольшой
умывальник. Вот и все, что здесь было. Никаких личных вещей. Ничего, что было бы мне
дорого.
После обеда я оказалась запертой в этой чертовой палате. Поначалу я пыталась слушать лишь
завывания яростного ветра за окном, звуки барабанящего дождя по карнизу, раскаты грома.
Но вскоре шум, который создавали больные, стал невыносимо громким. Мне казалось, что