Крик прошлого

Эриа Мэри

серо-голубыми глазами залегли тени, а волосы стали неопрятными и грязными. И все же он

казался все таким же привлекательным, сильным и поразительно притягательным. До того

момента, как открывал рот.

– Ну, так как тебе спалось, воробушек?
– совершенно игнорируя Тима, поинтересовался

парень.

– Не называй ее так!
– резко рявкнул Тим и тем самым привлек внимание нескольких

санитаров. Я сжала дрожащую руку друга, чтобы он успокоился и держал

себя в руках. Мне

не хотелось, чтобы все закончилось новой дракой, в которой я каким-то образом оказалась

крайней.

Но вместо того, чтобы снова проигнорировать слова Тима, безумец медленно повернул

голову в его сторону.

– Почему нет?
– спросил он, широко ухмыльнувшись, но эта улыбка показалась мне какой-то

опасной. Будто оскал дикого животного, которое предупреждает о границах своей

территории.
– Если бы нашей милой Тали что-то не понравилось, она тут же высказала бы

свое недовольство. Уж кто-кто, а она постоять за себя может, верно?

Последние слова были обращены ко мне и сопровождались многозначительным взглядом.

Будто этот парень мысленно говорил: «Ведь ты понимаешь, о чем я?». Вот только я не

понимала. И откуда он знает мое имя?

– Кто ты такой?
– спросила я вопреки тому, что чаще всего молчала в присутствии других

больных или же врачей.

Почему я задала именно этот вопрос? Почему не возмутилась из-за дурацкого прозвища?

Почему не спросила, что означают его слова? Его взгляд, его голос и интонация

завораживали меня, словно медленный танец кобры. В этом парне было что-то такое темное, опасное и непредсказуемое, что заставляло меня не просто идти к нему навстречу, а прямо с

разбега бросаться в огонь. И это чувство мне было смутно знакомо.

– Джеймс Озборн, - представился парень и даже отвесил мне насмешливый полупоклон. Я

следила за каждым его движением, и они казались мне грациозными, несмотря на весь едкий

яд сарказма, который он так и источал каждой клеточкой своего тела.
– Твой покорный слуга.

Тим чуть не лопался от недовольства, но когда Джеймс взял мою ладонь и поднес ее к губам, что-то внутри моего друга треснуло, надломилось и сломалось окончательно. Он вскочил на

ноги, схватил свой поднос и умчался прочь. Вскоре я поняла, что он уговорил санитаров

отправить его обратно в палату, и меня стали мучить угрызения совести, хотя я и не

понимала, что такого сделала.

Джеймс осторожно сжал мою перевязанную ладонь, и его прикосновения показались мне

такими же мощными, как электрошок. Он оставил в моей ладони какой-то маленький

бумажный сверток и, улыбнувшись самой обворожительной улыбкой,

поднялся на ноги.

– Еще увидимся, воробушек, - подмигнув, проговорил парень и, забрав свой поднос с

нетронутым завтраком, ушел восвояси.

Еще несколько минут я тупо смотрела ему вслед, не до конца понимая, что произошло, а

затем разжала пальцы той руки, к которой всего пару минут назад касались губы Джеймса. В

ней лежала маленькая шоколадка в белой бумажной обертке. Я ошарашено пялилась на

шоколадку, раздумывая, как Джеймсу удалось ее раздобыть. Несколько раз я уже видела

такие сладости в кабинете своего доктора, но ваза с шоколадками всегда стояла в

недоступном для больных месте.

Опомнившись, я быстро сжала сладость в кулак, чтобы никто ничего не заметил, и

отвернулась к пыльному окну столовой. Когда я снова решилась взглянуть на шоколадку, то

заметила, что на обертке было аккуратно выведено красной ручкой одно-единственное слово:

«Извини».

Но за что извинялся Джеймс? За то, что напал на меня? Или за что-то еще? Возможно, он

извинялся за то, что лишь должно случиться. Но что тогда на уме у этого странного безумца?

3. Эксперимент

Странно было ощущать на себе чей-то взгляд. Не то что бы на меня раньше никто не

смотрел, просто я была уверена, что это не делали так пристально. С тех пор, как Джеймс

Озборн заговорил со мной в столовой, прошла уже целая неделя. Казалось бы, моя

невообразимо унылая жизнь вернулась в свое привычное русло. Однотипное расписание, состоящее из постоянных процедур, лекарств и унылого времяпровождения. Все те же

несносные лица тупоголовых санитаров, злых медсестер и бессердечного врача. Тим,

который быстро пришел в себя после выплеска негодования. Мы все так же вместе

завтракали, обедали и ужинали в столовой. Все так же мечтали о жизни, которой у нас

никогда не будет. Я даже смирилась с тем, что из моей памяти вылетели несколько дней, которые прошли непонятно как и непонятно где. Какой смысл над этим думать? Ведь я и

раньше знала, что большинство препаратов и методов лечения могут стереть не только

несколько дней, но и всю твою жизнь.

Но за фасадом обыденности скрывалось что-то куда более важное. Я чувствовала его взгляд.

Джеймс появлялся на прогулках или в общем зале так же, как и любой другой пациент. Он не

подходил к нам, не говорил с кем-либо еще, если его к этому не принуждали, и вообще вел

себя, словно его разум покинул тело. Вот только это было не так. Я чувствовала, как он