Крик совы перед концом сезона
Шрифт:
– Драка же была бы! Там к вечеру – половина пьяных. Кооператоры бесплатно раздавали водку. Привозили на машинах.
– Вот и пусть, – жёстко заявил Волков. – У них плакаты: «Долой советскую власть!», а мы бы их по башке транспарантами: «За Советский Союз!».
– Ты-то с какой стати? – улыбнулась Наталья.
– Позвали бы – пошёл. Понимаешь, страну надо было поднять. А они, рыбьи морды, «лебедей» крутили. Теперь, видишь, што начинается. Да успокойся ты! Лишний раз будем знать, што такое информационная война. Мы к ней оказались не готовы.
В это время зазвонил телефон. Наталья, думая, что звонят
– Володя! – закричал кто-то в трубке. Наталья протянула трубку мужу.
– Володя! Привет! Я тебе звонил девятнадцатого. И потом звонил. Все дни…
– Я не был дома, Паша, – сдержанно сказал Волков.
– Ты помнишь сову? Ну, зимой кричала! Володя! Конец советской власти! Я говорил вам: вещая птица. Всё кончено! Советский строй кончился! Социализму конец!
– Чему радуешься, дурак? – рявкнул Волков. – Думаешь, тебе от этого будет лучше?
На другом конце провода почувствовалось замешательство – Слепцов растерянно засопел. Он никогда не слышал учителя таким грубым.
– Я думаю, всем будет лучше, – осаженно проговорил Павел. – Зря што ли мы стояли под дождём перед танками? Ребята погибли… Трое… Ты видел похороны? Мы с Серёжей Карабановым были на них…
– Не видел. Зато смотрел по телевизору, как нападали на боевые машины десанта. По глупости погибли ребята. Жалко их. Экипаж теперь затаскают… А его благодарить надо, што не устроил кровавой каши.
– Ты о чём говоришь, Франк? Они – герои! Горбачёв дал каждому Героя Советского Союза! Как сказал… не помню кто… на митинге сказали… их подвиг будут помнить вечно. И я согласен с этим. А ты не в ту степь идёшь. Вроде моего отца.
– Я бы гордился идти с ним. Хорошая компания.
– Чем гордиться? Он всё видит в мрачном свете. Оправдывает нашу фамилию. Жалеет, што путч провалился.
– Жалеют многие. Особенно сейчас, когда началась вся эта вакханалия. Но молчат. А твой отец – смелый человек.
– Ты его не знаешь. Он изменился… Неузнаваемый стал.
– Это ты, Пашка, изменился. За личные обиды хочешь всему свету отомстить. Теперь отрекаешься от отца. А он, я думаю, лучше нас с тобой видит, кто победил и кто проиграл.
Волков с удивлением слушал Слепцова. Что произошло у Павла с отцом? Даже сквозь всегдашнюю скрытность экономиста товарищи чувствовали, как тот почтительно относится к отцу, как дорожат его мнением. Должно было случиться что-то необычное, чтобы так переменилось отношение.
А произошло, по мнению Павла, действительно, из ряда вон выходящее. Во время одной перепалки, которые стали в последние дни особенно накалёнными, отец сказал, что ради спасения жизни миллионов людей мог бы пожертвовать жизнью даже близкого человека.
– Моей што ль? – спросил Павел, замерев от догадки. Перед тем Василий Павлович жёстко растолковывал сыну о последствиях для страны провала ГКЧП, поносил организаторов этого, как он сказал, «мероприятия», теряя самообладание, ругал Горбачёва, который объявил членов Комитета самозванцами и преступниками, лишившими его связи с миром и страной.
– Какой лжец! Какой хамелеон! – почти кричал обычно выдержанный Василий Павлович. – Введение Чрезвычайного положения обговаривалось с ним ещё несколько месяцев назад. Обо всём он знал. По своей трусливой натуре хотел отсидеться в Крыму. Чужими руками разгрести
– Народа испугались! – гордо заявил Павел. – Я тебе говорил: их не поддержит народ.
– Чево ты несёшь? Какой народ? Несколько тысяч возле Белого Дома – это народ? Это – ничтожная доля процента от всего народа! Считать умеешь? Тысяча от трёхсот миллионов – это што? Математическая погрешность! Народ – выжидал. Ждал от них действий, а не соплей.
– Они побоялись крови – и правильно сделали. История никогда бы им не простила пролитой крови.
– История не прощает слабым. Сильных она оправдывает. Ты вот только сейчас увидел по телевизору, што привело к погибели трёх парней. А мы это видели, сами находясь рядом. Преступники не те, кто задавил и застрелил в силу сложившихся обстоятельств. А те, кто толкнул молодёжь на бронемашины. Кто не предупредил людей о смертельной опасности. Я видел, как молодые люди пытались всунуть кто арматуру, кто бревно между гусеницами и крутящимися колёсами. Захваченное траками бревно могло перемолоть не одного человека. А те, кто бросал в машины бутылки с зажигательной смесью? Это разве игрушки? В бронетранспортёре – большой боекомплект. Разнесло бы не только молодых солдат. А злость, с которой люди пытались разбить смотровые приборы – триплексы, закрыть брезентом смотровые щели? Цель была – ослепить машины. Но што такое «слепая» бронемашина? Это – смерть десяткам, если не сотням… Трое погибли… Это плохо. Но будет ещё хуже, когда погибнет страна. Когда страдания и смерть захватят миллионы людей. Этого могли не допустить гэкачеписты. Но они оказались из жидкого теста.
Ты упомянул историю… В ней, Павел, бывают моменты трудного выбора. Конешно, своё – родное, кровное – дорого. Дороже, может, почти всего на свете. Почти… Но есть ещё более дорогое. Это – жизнь великого множества таких же людей… миллионов человек. То есть народа… И жизнь великого государства. Поэтому ради их спасения я бы, наверное, мог пожертвовать… трудный это выбор – жертвовать… самой дорогой жизнью.
– Моей што ль?
– Сейчас што об этом говорить? Твоей… Своей… История сделала свой ход. Сделала руками слабых людишек, которые оказались не готовы к той роли, какую приготовила им судьба. И прежде всего, руками тщеславного, самонадеянного пустышки Горбачёва.
– Зато теперь он на высоте. Узник, освобождённый демократией для своих дальнейших дел. Разве для него сейчас это не самое важное?
– Его дела в нашей стране кончились. Он немного протянет, и его выбросят. К сожалению, вместе с державой. А ведь мог слюнтяй Крючков со своей… как их теперь называют? – хунтой? – изменить ход истории. Однако оказался слаб в коленках.
После поражения ГКЧП две темы стали главными в трибунных выступлениях и материалах средств массовой информации. Это – проклятья в адрес заговорщиков и выяснение, где тот или иной человек находился «в дни борьбы за спасение демократии».