Крик
Шрифт:
Указатель на поворот к Холместранну погруженная в размышления Сара заметила в самый последний момент и так резко ударила по тормозам, что внедорожник занесло, закрутило на обледенелой дороге. Тотчас включились рефлексы опытного водителя: она отпустила педаль торможения и, нажав на газ, попыталась выровнять траекторию. Машину под визг покрышек мотнуло вправо, влево, но она все же устояла на четырех колесах и вышла из штопора. Сбросив скорость, Сара, белая как мел, свернула к обочине и остановилась, чтобы перевести дух, – кровь гудела в ушах, сердце глухо барабанило по ребрам. Уняв дрожь в руках, она заправила за ухо прядь мокрых от пота волос. Вернуться домой, немного отдохнуть и навести
Выдохнув воздух до боли в легких, Сара глубоко вдохнула, завела мотор и поехала к повороту на дорогу к Холместранну, решив, что надо действовать, пока ее окончательно не одолели сомнения в своих дедуктивных способностях. Она перебирала и раскладывала по полочкам в голове существенные обстоятельства дела, когда вдруг завибрировал мобильник. Звонил Стефан Карлстрём.
– Да?
– Сара, ты где?
– Кажется, на пути к ответам на вопросы.
– В смысле?
– Я еду к психиатру, который был директором «Гёустада» в семидесятых и восьмидесятых годах.
– И какое отношение он имеет к тому, что происходит сейчас?
– Надеюсь, он поможет нам понять, почему Ханс Грунд спалил больницу. То есть подскажет, что Грунд хотел таким образом скрыть.
– О’кей. Буду ждать твоего звонка.
Сара отложила телефон.
Через час она уже въезжала в ворота, за которыми находилась частная загородная территория. Безупречно белый снег поскрипывал под колесами; впереди, на пригорке в окружении оцепеневшего на морозе леса, высился особняк; у подножия холма стыло огромное озеро. Сара заметила лодку, вмерзшую в лед. Здесь царила непобедимая тишина, и сероватый зимний свет придавал пейзажу расплывчатый, иллюзорный облик. Казалось, у этого места нет будущего, тут никогда ничего не произойдет.
Сара поднялась на крыльцо, постучала в дверь – никто не ответил. Спустя пару минут она обнаружила, что воздух здесь еще холоднее, чем в Осло: на такой стуже долго не выстоять без движения, можно окоченеть.
По счастью, дверь все-таки открылась, и показавшийся на пороге старик окинул гостью взглядом с головы до ног:
– Что вам угодно?
Она отметила, что вид у хозяина дома усталый и равнодушный, как у человека, который больше ничего не ждет от жизни.
– Я инспектор Геринген. Позапрошлой ночью в «Гёустаде» умер пациент Четыре-Восемь-Восемь, и мне хотелось бы задать о нем несколько вопросов.
При упоминании пациента взгляд Олинка Вингерена оживился. Он еще некоторое время рассматривал Сару, затем вздохнул и, повернувшись к ней спиной, побрел в дом, оставив дверь открытой.
В лицо пахнуло затхлостью. Похоже, и правда жизнь остановилась здесь много лет назад, даже пыль как будто сохранилась с тех времен. Доктор Вингерен впереди горбился и вяло шаркал ногами, молча пересекая гостиную, обставленную деревенской мебелью. На комодике выстроились в ряд безделушки; в глубине комнаты стояли два старинных кресла с темно-зеленой обивкой и накинутыми на подголовники кружевными салфеточками. В тишине скрипел паркет, нарушая размеренное тиканье часов с маятником. Когда глаза немного привыкли к полумраку, Сара с удивлением разглядела картинку в раме на стене. Это было черно-белое схематическое изображение человеческой головы в разрезе, повернутой в профиль, с широко открытым глазом и подробным обозначением всех зон мозга. Перед глазом рука держала шилообразный инструмент; стрелка указывала точку прокола в глазнице.
Заметив направление взгляда гостьи, Олинк проговорил: – Инструкция по лоботомии. Эта процедура
При других обстоятельствах Сара ответила бы ему, что она на самом деле думает об этом «чуде», но сейчас ей не хотелось настраивать против себя единственного свидетеля.
– У каждой эпохи свои убеждения, и настоящее порой предвзято судит о прошлом, – сказала она.
Олинк Вингерен со вздохом облегчения опустился в кожаное кресло.
– Не знаю, искренне вы так считаете или просто хотите меня задобрить, но приятно было услышать. – Он жестом предложил Саре сесть. – Так значит, он дожил до прошлой ночи?
– До позапрошлой.
– А отчего умер?
– От страха.
Бывший директор «Гёустада» задумчиво покивал, глядя в пол; его как будто не удивила причина смерти.
– Господин Вингерен, я знаю о тайне, десятилетиями окружавшей пациента Четыре-Восемь-Восемь, и об угрозах тем, кто мог ее выдать. Но теперь он мертв, и ваша сделка уже недействительна. Расскажите мне все, что вам известно об этом человеке.
– Вам повезло, инспектор. У меня никого не осталось, больше некого защищать и некого любить. Сижу тут и безучастно жду смерти… Что вы хотите знать? И почему?
Сара, тоже сев в кресло, подробно изложила недавние события, начиная со своего приезда в «Гёустад» и заканчивая откровениями Ханса Грунда. Олинк Вингерен внимательно слушал с очень серьезным видом.
– Стало быть, они по-прежнему начеку… – пробормотал он, когда Сара замолчала. – За столько лет не отказались от своей миссии…
– О ком вы говорите?
– О, я расскажу все, что знаю, однако сомневаюсь, что это поможет вам разобраться в деле. – Старик погладил выцветшую обивку на подлокотниках, собираясь с мыслями. – Все началось с того, что мне позвонил министр здравоохранения. Это было в конце семидесятых. Министр сказал, что на днях два человека привезут в «Гёустад» пациента с амнезией и я должен его принять без лишних вопросов – мол, дело национальной безопасности и сам он больше ничего не знает, приказ пришел сверху, прямо-таки с заоблачных высот, от людей, которые в качестве средства давления на меня без колебаний используют моих жену и детей, если я вдруг не выполню то, что потребуют двое агентов.
Сара, наклонившись вперед, оперлась локтями на колени, сцепила пальцы в замок и вся обратилась в слух.
– Холодная война была в разгаре, – продолжал Олинк, – и подобные угрозы не воспринимались как пустой звук. Сейчас-то уже другие времена…
– Понимаю, – кивнула Сара. Исторический контекст действительно располагал к шантажу и паранойе.
– Агенты, о которых говорил министр, явились поздно вечером, без предупреждения, и привезли полусонного мужчину с ужасными шрамами на лбу. Вы видели – цифры «четыре», «восемь», «восемь»… Мне велели поместить этого человека в отдельную палату и исключить любые его контакты с другими пациентами. Еще агенты добавили, что чуть позже мне доставят специальный аппарат, который нужно будет ежедневно использовать для «лечения» больного в сочетании с инъекциями ЛС-34, и каждый раз подробно фиксировать в журнале наблюдений его реакции. Если об этом пациенте кто-то узнает, мне придется скрыть все следы его пребывания в «Гёустаде»… уничтожив здание. Сказали, я должен буду сжечь больницу, активировав взрывной механизм, – для этого в ближайшее время они установят систему поджога… Какая же все-таки кошмарная история… – вздохнул старый психиатр. – Немыслимая…