Криминальная история России. 1989—1993. Люберецкие. Парни из Солнцева

Карышев Валерий Михайлович

– Как ты?

– Жив пока…

– Что с тобой сделали?

Розенфельд поднял голову и застонал. Алексей понял, что ему здорово досталось за это время. Он старался говорить коротко и очень тихо, чтобы не показать, что они с Григорием знакомы:

– Как ты?

– Меня били каждый день…

– Кто?

– Сокамерники, требовали деньги…

Алексей легко представил: Розенфельда специально бросили в камеру к матерым уголовникам, и каждый норовил выбить из коммерсанта деньги, унижая и подвергая физическим мучениям.

– Угрожают пресс-хатой, –

еле слышно проговорил Розенфельд.

Алексею было искренне жаль Григория.

– Что они хотят?

– Говорят – ты обвиняемый, тебе грозит большой срок за хищение и контрабанду. Но если дашь показания на «крышу», – Розенфельд сглотнул слюну и сделал паузу, – о вымогательстве машин и денег, то будешь свидетелем, и мы тебя выпустим.

– Обманут! – уверенно сказал Алексей.

Розенфельд тяжело вздохнул:

– Сейчас хотят в другую камеру отправить.

– В какую?

– На спец, к ворам…

Алексей легонько хлопнул Григория по плечу:

– Не бойся, я знал многих воров и сидел с ними в зоне. Они люди справедливые. Да и народу в камере пять-шесть человек, это лучше. Так что, может, кто тебя под свое покровительство возьмет.

– Я больше так не могу! Я не выдержу! – взвизгнул Розенфельд.

Вдруг залязгал замок, дверь открылась, и вертухай выкрикнул:

– Розенфельд, с вещами на выход!

– Держись! – тихо сказал Алексей на прощание.

Он ясно представлял себе, как в камере издеваются над беззащитным евреем…

На следующий день пришла и его очередь. Все тот же конвоир открыл дверь и назвал его фамилию. Алексей взял вещи и медленно вышел в коридор.

– Куда? – спросил он.

– В новую камеру, – коротко сказал вертухай.

Алексей молча пошел вперед.

Практика переброски заключенных из камеры в камеру существовала в стенах следственного изолятора давно. Это был один из тактических приемов администрации. Каждый раз в новой камере заключенный начинал свою жизнь с нуля. А если к этому времени кто-то имел свои минусы, то тюремная почта работала оперативно. Заключенный не успевал прибыть на место, как вся информация о его негативном поведении была доведена до сведения его новых соседей по камере.

В новой камере, куда перевели Алексея, находилось человек тридцать – крепкие ребята, у многих виднелись наколки.

Коллектив камеры был поделен на «семьи» – небольшие группы, объединенные общими интересами. Обычно в семьи входило 5—10 человек. Семьи вели общее хозяйство. Все посылки – «дачки», получаемые ими с воли, они делили поровну, садились обедать всей семьей, старались держаться вместе. Если в камере вспыхивал конфликт или драка, то семьи никогда не вмешивались в эти разборки. Но, если задевали кого-то из них, они все стояли друг за друга.

Однажды тут вспыхнула серьезная драка. Причина ее была банальной. Время от времени в камере появлялись молодые пацаны, впервые попавшие в СИЗО. Среди таких был парень лет девятнадцати, который сразу же, не зная законов и понятий, не вписался в коллектив, попав в разряд «шныря». Он спал под нарами, постоянно

был уборщиком и слугой здешних уголовных авторитетов. Однажды в обеденный перерыв, когда одна из семей села за стол и стала «харчеваться», парню приспичило сходить на парашу: вероятно, у него был расстроенный желудок. Он сорвался с места и нырнул в «дальняк» к параше, огороженной одеялами. Раздался громкий звук выходящего из его кишечника воздуха. Вскоре парень вышел из «дальняка». И началось – с нар слезли двое здоровых бугаев с множеством наколок, говоривших о том, что они уже не первый раз «парятся» на нарах, и учинили настоящую разборку:

– Ты что сделал? Крыса! Ты нарушаешь основные законы и понятия! – кричали они. Потом налетели на парня и стали бить его ногами и руками. Алексей знал, что ходить в туалет во время приема пищи было великое западло. Но в этом случае можно было бы сделать исключение: парень просто был не в силах терпеть больше. У двоих «горилл» же, видимо, чесались кулаки, и они искали повод подраться.

Алексей никогда не вмешивался в драки и конфликты, которые возникали в камере время от времени. Но тут он не смог сдержаться. Он встал и сказал:

– Ребята, хорош молодого трогать! Его можно наказать и по-другому.

– А тебе чего, братан? – отреагировал один из «быков» и направил кулак в его сторону.

Алексей быстрым движением перехватил руку нападавшего и сильно ударил ногой «быку» в живот. Тот рухнул на кровать. Увидев это, с нар поднялись еще несколько человек, видимо, входящие в одну семью. Началась потасовка. Алексей был один против пятерых, но все же выстоял. Хотя ему тоже досталось – голова была разбита, – свой авторитет как сильного бойца и справедливого человека он укрепил.

После этой драки с Алексеем старались не связываться.

Камера была разбита не только по семьям, но и по национальному признаку. В ней сидели представители разных народов: грузины, арестованные за карманные и квартирные кражи, азербайджанцы – за торговлю наркотиками, армяне – за угон автомобилей, украинцы – за банальные грабежи, совершенные по одной схеме: выпил – вышел на улицу – кого-то ограбил или пытался ограбить – получил свои пять-шесть лет, и прочие. Конфликтов на расовой почве практически не было. Тем не менее все, кроме славян, держались вместе. Попробуй побить какого-нибудь азербайджанца, назвать его «хачиком» или «черным» – моментально вся тюремная диаспора встанет за него стеной.

Алексей вел себя спокойно, ни во что не вникал и сразу нашел общий язык с русскими подследственными. Кавказцев Алексей старался не замечать, что делали, собственно, и те, как бы сохраняя дипломатические отношения.

В один из дней спокойствие Алексея было внезапно нарушено. Возвращаясь с прогулки, он увидел, как в соседнюю камеру заводят нового подследственного. Алексей всмотрелся в его лицо, и сердце его тревожно забилось, а голову будто сжали в тисках. Это был Гоги Пицундский. Тот бросил колючий взгляд на Алексея и тут же узнал его. «Все! – подумал Алексей. – Попал я!»