Кристальный матриархат
Шрифт:
А он мне: «Мамочка вернулась! Мамочка живая!» Я и рухнула, чуть ли не замертво. А народ выбежал… Где их раньше носило, когда дитятко чуть не задушился? И давай на меня креститься. «Сгинь нечистая» кричать. И я чуть не сгинула, когда они мужа звать начали. Уплыло из-под ног всё. И сынок, и люди, и качели эти, будь они неладны. И боль невыносимая меня за душу взяла такая…
— Хватит. Хватит Настюха. Представь, родная, что тебе кошмар приснился, а ты махонькая девочка, — начал её успокаивать Угодник. — Представила? А теперь посмотри на себя сверху. Видишь, какая ты маленькая девчушка? Косички мамка только что на ночь расплела. Теперь вместе позовём
— Кошмар, — выдохнула Настя, улыбнулась и мигом заснула.
Я и сам всё это живо представил вслед за словами Угодника. Вот я маленький лежу на кроватке. Вот я весь в голубом огоньке купаюсь. А вот говорю: «Кошмар». И всё тёмное и страшное от меня отлетает и отваливается, разбиваясь на мелкие кусочки. И как ничего не бывало. Я снова развесёлый ребёнок. «И мне сам Николай Угодник дядька», — подумал я и повеселел.
— Понял, что найти нужно? — тронул меня за плечо Угодник и возвратил из грёз.
— Прослушал, — признался я и опустил глаза.
— На Черёмушках ориентируешься?
— Немного, — ответил я, все ещё не поднимая глаз.
— Названия улиц знаешь?
— Нет. Но мимо маминой работы и дальше туда, в сторону папиной работы, что за переездом, часто ездил. И в магазины всякие, — попытался я оправдать своё невежество.
— Знаешь где там школа? Четырнадцатая, вроде. Перед тем местом, где Черноморская пересекает улицу Маркова и дальше упирается в железную дорогу? Она говорит, там пустырь, но я-то знаю, что у вас там школа. Найдёшь? В карточке из скорой помощи написали, что привезли пострадавшую с Черноморской. А номер дома то ли десять, то ли шестнадцать, не разобрать, потому как несколько раз зачёркнуто, а в скобочках написано: «Школа». Скорей всего, муж с перепугу от неё отказался, или сама она в ту сторону убежала. Езжай и на месте разбирайся.
От такого поворота дел я впал в ступор и, как всегда, зациклился: «Это я "езжай"? С этим я один разбираться буду? А хулиганы? А ещё что-нибудь? А мамке что скажу?»
— Правду скажи. В правду люди меньше всего верят, — или Угодник прочитал мои мысли, или я слишком громко думал.
— Мамке правду? И папке? — удивился я.
— Родителям врать нельзя. Пусть лучше тебя фантазёром считают, чем лгуном, — заявил Николай.
— Как они разницу узнают между враньём и фантазией? Если я и сам не знаю, где правда, а где выдумка?
— Не бери в голову. Правды на свете много. А настоящую даже я не знаю, — успокоил дядька. — Ведь на неё разные фантики накрутить можно. И красивые да блестящие, и дерюжные да неказистые. Ты думаешь, что в будущем люди правду знают? Нет, брат. Так же всё запутано. Что хочешь, то и делай. Во что хочешь, в то и верь.
— Я сейчас на Черёмушки, а потом домой? — уточнил я подробности боевой операции.
— Сначала домой. Потом у Скефия просись обратно в этот мир. Так, мол, и так, скажешь, у братки беда задремала на кроватке. Он мужик серьёзный, поможет. А мамке скажи, что ты теперь спасатель целого мира. Последствия беру на себя. Я теперь у вас ненадолго задержусь. Здесь поворочаюсь покуда. С батькой твоим встречу душевную организую. Братцем его прикинусь.
— Букет, что на мотоцикле лежит, куда деть? — вспомнил я о хворосте, подаренном Стихией.
— Э, брат.
— Какой ещё отправкой? — похолодел я всем нутром.
— Добровольной. Я тут буду хвостом мести, а ты в Настином мире недельку загорать. Сынишку её помнишь? Димкой зовут. Кто там за ним уход строит? Ты и строишь. Марш, пока дальше не перепугал! И по дороге всё, что должен, вспомни, — задорно скомандовал Угодник, а вот я совсем невесело кинулся бежать прочь от такого счастья, вернее, от беды.
* * *
Пришёл в себя только на выходе из больницы, когда вспомнил о Давидовиче. Монстр стоял на своём месте и уже не казался грозным и фантастичным, как при нашем знакомстве. Ничего в нём не изменилось, конечно, кроме моего к нему отношения. Я всё ещё побаивался и его самого, и его песенок, но в душе понимал, что он простая машина, вот только из будущего.
«И как Угодник на нём приехал оттуда? Вроде у нас Кубань река времени, а Давидович не моторная лодка, а мотоцикл», — поразмыслил я и снова распугал несвоевременные думы, потом схватил чудо-веник.
— Спасибо, Давидович, за хранение хвороста, — вежливо поблагодарил мотоцикл, а сам боком-боком, потом вдоль забора и бегом в сторону мебельной фабрики.
Отбежав подальше от грозного мотоцикла, успокоился и вверился давно жужжавшим мыслям. Они устали роиться в голове и настоятельно требовали срочно с ними разобраться. Кого выковырять из уха и выбросить, кого отпустить на волю, а кого под диктовку записать и на полочку пристроить.
«Грызите меня, как перезрелую грушу, — скомандовал я мыслям, но потом выдвинул условие: — Только до волшебного подвала доведите. И веточки чтобы в сохранности были». Мысли дружно зажужжали, соглашаясь всё сделать так, как я просил, и пошло-поехало.
«Что Варька сказала, когда вручала хворост? Сказала, что Угодник знает и всё расскажет. Правильно. Тогда почему на полочку не помещается? Варька какая-то не влезает. Какая ещё Варька? Не знаю я никакой Варьки. Стихию знаю. Угодника знаю. Второгодника знаю, который на задание умчался. А Варьки… Акварьки… Стоп. Угодник так назвал какую-то цацу. “Ох”, — говорил. “Варька”, — говорил. “Ох, Стихия”, — говорил. Получается, Стихию Варькой зовут? А откуда в голове Акварька?
Так, а вот теперь кыш отсюда! Жужжи себе, где-нибудь в другом месте», — прогнал я первую неправильную мысль и продолжил шагать в сторону двора одиннадцатой бабы Нюры, на ходу рассматривая букет из хворостинок.
«Что в них особенного? Ими даже бабочку не сбить. На кой мне их всучили, как драгоценность какую-то? От волшебного дерева чубуки эти откромсали? Тут же только прутики. Одни без листиков, на других только-только почки распустились, и толком не разберёшь, что за листья получатся, и от какого такого дерева. А на третьих заковыристые листья имеются, вот только уже наполовину пожелтели и вот-вот опадут. А какие деревья бывают с такими листьями, я не знаю. Может что-то декоративное? Из городского питомника? А оттуда их Стихия умыкнула? С неё, конечно, станется, только не воровка она. И места в её мире видимо-невидимо. Сажай хоть картошку, хоть лук, хоть фасоль. Земля-то, всё одно, пустует.